"Ю.Хабермас. Философский дискурс о модерне " - читать интересную книгу автора

стали дистанцироваться от всего ранее приобретенного опыта" [54].
Специфическая ориентация нового времени на будущее складывалась по мере
того, как общественная модернизация разрушила староевропейское пространство
опыта крестьянско-ремесленных жизненных миров, она привела их в движение и
обесценила в качестве установок, направляющих ожидания. На место опыта
предшествующих поколений приходит опыт прогресса, который придает горизонту
ожидания, до тех пор прочно привязанному к прошлому, "исторически новое
качество постоянной погруженности в утопию" [55].


24

Козеллек, правда, не признает того обстоятельства, что понятие
прогресса способствовало не только перемещению эсхатологических надежд в
сферу посюстороннего и прорыву утопии в пространство, очерченное горизонтом
ожидания, но и тому, чтобы снова отгородиться от будущего как источника
беспокойства с помощью историко-телеологических конструкций. Полемика
Беньямина с социально-эволюционным нивелированием, как оно представлено
историко-материалистическим пониманием истории, обращается против распада
сознания времени, открытого навстречу будущему, что характерно для модерна.
Там, где прогресс застывает, превращается в историческую норму, там из
отношения настоящего времени к будущему элиминируется качество нового,
выразительность непредвидимого начала. В этом отношении историзм для
Беньямина - исключительно функциональный эквивалент философии истории.
Историк, понимающий все и вся, собирает в идеальной одновременности массу
фактов, объективированный ход истории заполняет это "гомогенное и пустое
время". Этим он лишает отношение современности к будущему всякой значимости
для понимания прошлого: "Историческому материалисту не обойтись без понятия
современности, представляющей собой не переход, а остановку, замирание
времени. Это понятие определяет именно ту современность, в которой он пишет
свою личную историю. Историзм устанаачивает нам "вечный" образ прошлого,
исторический материализм - опыт общения с ним, уникальный опыт" (XVI тезис).
Мы увидим, что осознание времени модерна, как оно артикулируется в
литературных свидетельствах, раз за разом теряло свою напряженность и что
его жизненная сила снова и снова должна была восполняться радикальным
историческим мышлением: от младогегельянцев через Ницше и Йорка фон
Вартенбурга до Хайдеггера. Такой же импульс определяет тезисы Беньямина; они
служат обновлению осознания времени модерна. Но Беньямин недоволен также и
тем вариантом исторического мышления, которое до того времени могло
считаться радикальным. Радикальное историческое мышление можно
охарактеризовать посредством идеи действенной истории. Ницше назвал его
"критическим рассмотрением истории". Маркс в "Восемнадцатом брюмера" наделил
этот тип исторического мышления практической значимостью, Хайдеггер в "Бытии
и времени" его онтологизировал. Правда, даже в структуре, свернутой до
экзистенциала историчности, все еще можно отчетливо опознать одно: открытый
к будущему горизонт ожиданий, определенных современностью, управляет нашим
доступом к прошлому. Благодаря тому, что мы усваиваем прошлый опыт,
ориентируясь на будущее, аутентичная современность сохраняется как почка,
где продолжаются традиции и, главное, берут начало инновации, - одно
невозможно без другого, и то и другое сливаются в объективность связи,