"Хади. Искалеченная " - читать интересную книгу автора

бабушек. Мы играем в разные игры - в "папу и маму", торговлю пряностями на
рынке, в приготовление еды с маленькой железной посудой, которую наши
родители мастерят для нас сами, и в кукол, деревянных и матерчатых.
Этим вечером мы спим, как обычно, в комнатах бабушки, тети или мамы.
На следующий день рано утром меня будят и обмывают. Мама надевает на
меня платье в цветочек без рукавов; оно из африканской ткани, но
европейского покроя. Я хорошо помню его цвета - коричневый, желтый и
персиковый. Я обуваюсь в мои маленькие каучуковые сандалим, в мои "шлепки".
Еще очень рано. Нет никого на улице б нашем квартале.
Мы переходим дорогу, что простирается вдоль мечети, около которой
мужчины уже готовы к молитве. Дверь в мечеть еще закрыта, и я слышу их
голоса. Солнце пока не взошло, но скоро будет очень жарко. Сейчас сезон
дождей, но их почему-то нет. Через несколько часов температура поднимется до
тридцати пяти градусов.
Моя мама ведет нас с сестрой в большой дом к третьей жене дедушки,
женщине лет пятидесяти, миниатюрной, приветливой и очень ласковой. Мои
кузины, что приехали на каникулы, остановились в ее доме, и, как и мы, они
уже обмыты, одеты и ждут - маленькая команда, собранная здесь, безобидная и
беспокойная. Мама уходит. Я смотрю ей вслед, она худенькая и тоненькая, в
ней смесь мавританской и пеульской кровей. Мама - замечательная женщина,
которую тогда я знала плохо, - воспитала своих детей, девочек и мальчиков,
без дискриминации. Школа для всех, домашняя работа для всех, наказание и
ласка тоже для всех. Но она уходит и ничего нам не говорит.
Совершается нечто особенное, поскольку бабушки приходят и уходят,
загадочно разговаривая между собой, держась от нас в стороне. Не ведая того,
что меня ждет, я чувствую: их разговоры тревожные. Внезапно одна из бабушек
зовет всех девочек, потому что "дама" пришла. Она одета в огромное бубу
цвета индиго с темно-голубым, с крупными серьгами, невысокая. Я узнаю ее.
Она - подруга моих бабушек из касты кузнецов. В этой касте мужчины работают
с железом и делают обрезание мальчикам, а женщины "вырезают" маленьких
девочек. Здесь же и две другие женщины, толстые матроны с мощными руками,
которых я не знаю. Мои кузины, что постарше, возможно, представляют, что
ожидает нас, но ничего не говорят.
На языке сонинке бабушка объявляет, что сейчас нам сделают салинде,
чтобы получить право молиться. На нашем языке это означает "быть очищенными
для получения доступа к молитве". По-французски скажут "вырезанные" или
"обрезанные".
Шок беспредельный. Теперь я знаю, что ждет меня: об этом время от
времени говорят матери в доме, и так, как если бы речь шла о вступлении на
мистическую должность. Мне кажется, я вспоминаю то, что старательно пыталась
стереть из памяти. Старшие сестры прошли через это, получив наставления от
бабушек, которые руководят всем в доме и отвечают за воспитании детей. Когда
девочка рождается, на седьмой день, после крестин, именно они прокалывают
уши иголкой и продевают красную и черную нитки, чтобы дырочка не заросла.
Они занимаются свадьбами, родами, новорожденными. Они и принимают решение о
нашем "очищении".
Все мамы ушли. Странное чувство брошенности было у меня, но теперь я
знаю, что никакая мать, даже имеющая железные нервы, не сможет смотреть на
то, что будут делать с ее дочерью, а особенно слышать ее крики. Она знает, о
чем идет речь, потому что сама прошла через это, и, когда прикасаются к ее