"Елена Хаецкая. Обретение Энкиду. Повесть (Из цикла Синие стрекозы Вав" - читать интересную книгу автора

интеллект, считает Ицхак. Пренебрегает мудростью предков и на том
периодически горит. Предки - они ведь тоже не пальцем были деланные. А
компьютеров у предков не было. Предки совершали предсказания иначе. И
память об этом сохранилась в нашем богатом, выразительном языке.
Ицхак заканчивал кафедру темпоральной лингвистики Гелиопольского
университета - за границей учился, подлец, в Египте. Гордясь семитскими
корнями, Ицхак неизменно именовал Египет "страной изгнания" и "державой
Миср". Наш бухгалтер не любит, когда Ицхак называет Египет "Мисром".
Говорит, что это неприлично.
Бухгалтер у нас женщина, Истар-аннини. Аннини училась с нами в одном
классе. Была отличницей. Даже, кажется, золотой медалисткой.
Изучая темпоральную лингвистику, Ицхак набрел на простую, дешевую и
практически безошибочную методику прогнозирования.
Запатентовался, взял лицензию и начал собирать сотрудников.


Ицхак позвонил мне грустным летним днем. Я лежал на диване и плевал в
потолок. Потолки у нас в доме высокие, поэтому я ухитрился заплевать и
стены, и самого себя, и диванную подушку, набитую скрипучими опилками.
- Баян? - произнес в телефоне мужской голос.
- Это кто? - мрачно спросил я.
В трубке хихикнули.
- Угадай!
Я уже хотел швырнуть трубку, но на том конце провода вовремя
сообразили:
- Это я, Ицхак.
- Сукин сын, - сказал я.
Ицхак обиделся. Сказал, что по семитской традиции голубизна крови
передается по материнской линии. И чтобы я поэтому не смел ничего говорить
плохого о его происхождении.
- Я знаю, что ты по матери голубой, - сказал я.
Ицхак подумал-подумал и решил больше не обижаться. У него было
хорошее настроение. Такое хорошее, что из телефона аж задувало.
- Баян, дело такое... Нет, по телефону нельзя. Я приду.
- Не вздумай, - сказал я.
Но он уже повесил трубку и через час с небольшим нарисовался у меня в
квартире.
Мурзик проводил его в мою маленькую комнату. Я сел на диване,
отодвинул ногой пыльные пивные бутылки и мутно уставился на Ицхака.
Ицхак был отвратителен. Его длинный, перебитый в двух местах нос -
будто вихляющий - свисал почти до губы. Губы оттопыривались, причем
верхняя нависала над нижней. Глаза сияли. Они всегда были у него лучистые,
странно светлые. Ицхак называл их "золотистыми", а мы, его одноклассники,
- "цвета детской неожиданности".
На нем были черные идеально отутюженные брюки со стрелочками, которые
все равно мешковато болтались на его тощей заднице. Пиджак малинового
цвета с искрой источал запах парикмахерской. Редеющие темные волосы были
гладко зализаны и чем-то смазаны.
Он сел на принесенный Мурзиком из кухни табурет, предварительно
проверив, не подкосятся ли ножки. Достал из кармана огромные часы, щелкнул