"Елена Хаецкая. Дорога в Монсегюр (полный вариант)" - читать интересную книгу автора

забранное решетчатыми ставнями, огромная кровать, пахнущая чьими-то чужими
духами, маленький стол, коленкоровый стул и многоуважаемый шкап с зеркалом.
И то, за что я платила дополнительно 20 франков в день, - душ за
пластмассовой загородкой.
Я бросила сумку на пол, умыла лицо и раскрыла ставни. Внизу, на
мостовой, стоял Жак и разговаривал с какой-то женщиной.
Я высунулась из своего окна и сказала: "Бонсуар!" Они подняли головы и
помахали мне.
Так я поселилась в Тулузе.
Теплый душистый вечер. Я выглядываю из окна своей комнаты, раскрыв
ставни, и желаю доброго вечера Жаку, который ждет меня внизу, чтобы пойти
вместе ужинать.
Essere in Toulouse.
Это ощущение началось именно с того мгновения, когда я раскрыла ставни
в своей комнате и произнесла это "бонсуар" с таким видом, будто привыкла
проделывать нечто подобное каждый день.
Женщина оказалась какой-то мимолетной знакомой Жака, сама она приехала
из Аделаиды (Австралия) и к тому же превосходно говорила по-русски - может
быть, из русских эмигрантов. Обменявшись несколькими замечаниями, мы с ней
расстались, и больше я ее не видела. Но само ее явление было чем-то
фантастическим в тот фантастический вечер.
Мы прошли мимо собора, вокруг которого цвели душно и сладостно пахнущие
ночные цветы. В кафе на площади перед собором густо сидели студенты. Жак
привел меня в большой ресторан на площади Капитолия (это местная Дворцовая
площадь), взял вина и рыбы с овощами. Ужин был превосходный, я подметала со
своей тарелки, являя "русское чудо". Меня подогревала мысль о том, что
завтра мне есть уже не придется. С такими ценами придется переходить на хлеб
и воду, иначе я не доживу до отъезда.
Спала я плохо - от перевозбуждения, от незнакомых звуков, от того, что
одеяло сильно пахло чужими духами, от того, что кровать слишком мягкая, а
подушка слишком низкая. В окно то и дело слышался щедрый звон с Святого
Сатурнина.
В семь утра Тулуза уже просыпается. Машины, жующие мусор, с ревом
медленно ездили вокруг собора и исчезали в узеньких улицах. В кафе выносили
на улицу пачки пластмассовых стульев. Из пикапов грузили ящики, доверху
наваленные овощами. Студенты, собираясь стайками, рассыпались по школам и
университетам (мой отель стоял в студенческом квартале).
Медленно, медленно я шла по Тулузе, впитывая кожей ее влажный
душноватый пыльный воздух, втягивая ее запах - цветов, пыли, удушливого
смога, готовящихся блюд и выхлопных газов. В утренней прохладе было разлито
обещание полуденной жары.
Розовато-золотистый кирпич зданий, булыжная и плиточная мостовая, узкие
улицы с множеством тумб и решеток для парковки велосипедов, белые решетчатые
ставни на окнах, пропускающие воздух, но останавливающие - преломляющие -
слишком яркий солнечный свет.
Дама Тулуза. Своенравная, прекрасная, открытая, веселая, рабочая,
студенческая, приветливая - кого полюбит, того уж полюбит, а кого не
полюбила - того не полюбила, и попробуй тут что пойми.
Разве Монфору можно было, увидев, не влюбиться в эту женщину, разве
можно было не пожелать ее себе!