"Стефан Гейм. Агасфер" - читать интересную книгу автора

небольшим горбом. По другую сторону от Эйцена сел человек без правой руки;
взгляд Эйцена поневоле останавливался на красной культе, при виде которой и
кусок-то в горло не полезет, однако остальные постояльцы уже теснились
вокруг стола, так что свободных мест нет и деваться некуда. Новый знакомый,
наблюдавший за Эйценом, усмехнулся и шепнул: "Многие тогда на власть
замахнулись. Ишь, чего захотели. Этому еще повезло, что ему руку укоротили,
а не башку снесли".
Эйцен, которого поначалу смущала необычайная проницательность нового
знакомца, перестал робеть и теперь лишь гадал, сколько же ему лет, если
помнит времена, когда за бунт против властей укорачивали руки и сносили
головы, ведь с тех пор целый век человеческий минул, однако возраст нового
знакомца угадать трудно - может, двадцать пять, а может, и за сорок. Тот же
вытащил из кармана ножичек искусной работы, рукоятка из розового коралла
изображала во всех подробностях голую женщину en miniature; юноша аж
покраснел, до того хороша была эта бабенка, лежащая со скрещенными под
головой руками и приподнявшая одно колено, совсем как та шлюшка, которая
научила его всему после первых трех-четырех безуспешных попыток; нет, эта,
на рукоятке ножичка, была гораздо красивее, тем более странно, что такую
дорогую вещичку носит в кармане человек, про которого на первый взгляд не
скажешь, что у него денег полно.
Тем временем прислужник расстелил на столах холщовые скатерти, которые
давно не стирали, и оттого по ним можно было угадать все меню по крайней
мере за прошлую неделю: пятна высохшего супа, волоконца мяса и еще что-то,
похожее на рыбу; краями скатерти едоки прикрывали колени, а кое-кто даже
запихивал скатерть за пояс - уж лучше ее запачкать, чем собственные штаны.
Эйцен осмотрел деревянную миску, деревянную ложку и помятую оловянную
кружку, потом огляделся по сторонам, не болен ли кто французской хворью или
испанской чесоткой; изо рта воняло почти у каждого, и почти каждый чесал
либо под мышкой, либо коленку, либо голову, впрочем, может, делалось это
просто от скуки, ибо ни супа, ни вина пока не несли; с кухни слышалось, как
хозяин бранится с кухарками, а ведь "Лебедь" слыл приличным постоялым
двором, которым все гости, дескать, остаются довольны. За столом начинали
перебрасываться похабными шуточками про пастора и его кухарку, что
опять-таки вызывало у Эйцена немалое возмущение, ибо сам он относится к
вере строго и знает, что с тех пор, как доктор Мартинус Лютер прибил к
воротам церкви свои знаменитые тезисы, пасторы сочетаются с кухарками
вполне законным браком.
Наконец принесли суп в большом котле, где плавал жир и даже виднелись
куски мяса. Тотчас началась шумная возня с разливанием супа, после чего все
быстро принялись за еду; однорукий проявлял большую сноровку в орудовании
ложкой; теперь слышались лишь чавканье, сопение да тихий смешок горбатого
соседа, который сказал Эйцену: "А ведь человек не слишком отличается от
скотины, не правда ли? Вот и подумаешь порой: что же на самом деле хотел
Господь, когда создавал великое творение якобы по образу и подобию Своему?"
Однорукий, чавкая, вставил: "Злой этот бог, неправедный; бедных он
наказывает, а сильных мира сего награждает. Видно, и впрямь над этим
неправедным богом есть другой Господь, поглавнее. Сейчас Он далеко, но
когда-нибудь придет сюда и принесет всем нам свет".
Этого Эйцен снести уже не мог; вскочив с места и потянув за собой край
скатерти, так что из мисок кругом повыплескивался суп, он крикнул: "Да как