"Кнут Гамсун. В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу" - читать интересную книгу автора

которое могло бы охарактеризовать всю ее внешность и ее манеры: это
нежность. Сидит ли она тихо, или наклоняется в сторону, или смотрит на
кого-нибудь - на всем лежит отпечаток нежности. Взгляд у нее добрый и
доверчивый, как у молодой ожеребившейся кобылы. Я читал где-то, что у славян
выдающиеся скулы, и у этих были такие скулы, это придавало их лицам сходство
с лошадьми. Но смотреть на них было очень занятно. Наконец глава семьи
расплатился, и они ушли.
Я продолжаю сидеть за столом, уставленным блюдами, и слуга ничего не
убирает. И это очень хорошо: если бы мне вздумалось в конце концов все-таки
съесть кусок мяса, то все было к моим услугам. И действительно, я начинаю
поглядывать на кушанье. Кто решил, что табак и кофе не хороши в середине
обеда? Как бы то ни было, но в данном случае я распоряжаюсь по своему
собственному усмотрению. И я с аппетитом ем жаркое.
Я сижу здесь и чувствую себя, как дома, то есть далеко от дома и
следовательно в своей тарелке. Я нахожу, что это самый уютный ресторан,
какой мне когда-либо приходилось посещать. И вдруг ни с того ни с сего я
встаю, иду к иконе, кланяюсь и крещусь, как это делали другие. Ни слуги ни
посетители не обращают ни малейшего внимания на это, и я не чувствую никакой
неловкости и возвращаюсь на свое место. Меня всего заполняет чувство радости
при мысли о том, что я нахожусь в этой великой стране, о которой я так много
читал, и это чувство выражается в какой-то внутренней необузданности,
которую я в это мгновение не стараюсь даже сдерживать. Я начинаю напевать,
вовсе не желая кому-нибудь сделать неприятности этим, а просто потому, что
это доставляет удовольствие мне самому. Между прочим, я замечаю, что масло
трогали пальцами, так как на нем два ясных отпечатка. "Что же из этого? -
думаю я, - то ли еще будет на Кавказе - ведь с маслом надо обращаться очень
осторожно". Я пользуюсь удобным случаем и несколько раз тыкаю в масло вилкой
и сглаживаю следы пальцев. Но тут я ловлю себя на том, что психологически
неправильно поддаваться своему настроению, и я начинаю сдерживать себя.
Я мог бы просидеть в ресторане очень долго, но ко мне подходит немец и
спугивает меня. Ему понадобилось пройти в сад в одно загороженное место, и
по дороге туда он заговорил со мною и предложил мне свою помощь, если я еще
в чем-нибудь нуждаюсь. Он чрезвычайно любезен, и я крайне обязан этому
человеку; но он как-то принижает меня и сравнивает с землей. Как только он
отходит от меня, я сейчас же расплачиваюсь и произношу одно слово, которому
выучился еще в Финляндии: "извозчик". И слуга приводит его
превосходительству извозчика.
Извозчику я говорю: "Вокзал". Но оказывается, что в Москве пять
железнодорожных станций, и извозчик спрашивает меня: "Который?". Я делаю
вид, будто припоминаю что-то. Так как это продолжается довольно долго, то
извозчик начинает отгадывать, называя различные вокзалы, и когда он доходит
до Рязанского, то я останавливаю его и даю ему понять, что туда-то мне и
надо. И извозчик везет меня туда и по дороге крестится на все церкви и на
все иконы, которые висят в воротах.
У меня было смутное представление о том, что мне действительно надо на
Рязанский вокзал, и оказалось, что я был прав. Когда я наконец очутился там,
то я без особого труда нашел дорогу в свою гостиницу.

III