"Стивен Хантер. Мастер-снайпер" - читать интересную книгу автора

резкий, почти серный запах. Однажды он вышел на поляну, окруженную
деревьями. Открытое пространство было залито светом, но эта раскинувшаяся
перед ним перспектива наполнила его ужасом, и он, шатаясь, побрел вперед, в
гущу мокрых деревьев.
"Будем надеяться, что все это не замерзнет, - думал он. - Если все это
замерзнет, я умру. Если я наткнусь на солдат, я умру. Если я усну слишком
надолго, я умру".
Было много, очень много возможностей умереть, но вот как сделать так,
чтобы выжить, в голову не приходило.
Несколько раз Шмуль пересекал дороги, а однажды оказался на территории
какого-то отеля или гостиницы, но мысль о хозяине и солдатах привела его в
ужас, и он снова убежал в глубину леса.
Однако теперь силы начали быстро покидать его. Он слишком долго
держался на ягодах, кореньях и лишайнике и в последние день или два
почувствовал, что слабеет с каждым часом.
В конце концов он очнулся от сна и понял, что обречен. Он был слишком
слаб. Пищи, которая поддержала бы его силы, у него не было. Здешний лес
являл собой просто за, росли старых деревьев, скрипящих на ветру. Миллионы
без лиственных деревьев, белых и узловатых, как скрюченные руки.
"Я последний, - подумалось ему, - последний еврей".
Земля здесь была покрыта похожими на застывшую пену мертвыми листьями,
она даже не казалась грязной.
Шмуль лежал на спине и смотрел на верхушки деревьев. Сквозь этот шатер
можно было разглядеть голубые клочки неба. Он попробовал ползти, но не смог
даже этого.
"Вот они меня и одолели. Сколько я протянул? Почти три недели. Могу
поспорить, немцы и не подозревают, что я смог продержаться такой срок.
Должно быть, прошел около ста километров". Шмуль подумал о том, что перед
смертью надо бы прочитать какую-нибудь молитву, но он уже годами не молился
и не смог припомнить ни одной молитвы. Он попытался вспомнить и прочитать
какие-нибудь стихи. Самое подходящее для этого время, разве нет? Поэзия
именно для этого и предназначена. Но у него в голове не осталось слов.
Впрочем, от слов нет никакого толку, в этом вся их проблема. Он знал массу
слов, знал, как соединять их, как заставить их проделывать удивительные
трюки, но начиная с 1939 года и кончая данным моментом это не принесло ему
никакой пользы, а теперь, когда слова стали ему действительно нужны, они
просто покинули его.
Он был на краю гибели, в том состоянии, которое вызывает такое
любопытство у всех писателей. Говорят, что если сумеешь ответить на
определенные вопросы, поставленные этим последним моментом, то сможешь
написать величайшую книгу. Однажды это попробовал сделать Конрад*.
Неудивительно, что в подобных вещах специализируются поляки. Однако Шмуль не
обнаружил ничего интересного в своей собственной окончательной гибели. Этот
феномен не нашел в его душе отклика. Его ощущения, хотя и были
экстремальными, оказались вполне предсказуемыми; практически любой может
представить их себе. Главным образом великая грусть. И боль, огромная боль,
хотя и не такая нестерпимая, как прежняя, которая толкала его идти вперед,
невзирая на голод и изнеможение. На самом деле эти последние моменты
окончательного ритуала оказались довольно приятными. Он наконец-то
почувствовал тепло, хотя оно очень напоминало онемение. Ему пришла в голову