"Титания Xарди. Лабиринт розы " - читать интересную книгу автора

судороге, но предпочел не обращать на это внимания. Если ты рохля, то нечего
и заморачиваться ездой на таком мотоцикле.
Отражение в зеркале в очередной раз подтвердило правоту слов матери,
называвшей его "слегка падшим ангелом". Уилл подумал, что с такой щетиной на
подбородке он вполне годится в статисты для какого-нибудь фильма Дзефирелли.
Пораженный этой мыслью, он расхохотался. Да, пожалуй, его нынешний вид
огорчил бы даже мать. В чертах скалящегося в зеркале отражения проступило
нечто маниакальное, и Уилл подумал, что во время поездки не слишком
ревностно отгонял демонов от своей души.
Он соскреб с лица поросль нескольких дней - едва ли это можно было
назвать бритьем - и, очищая лезвие от мыльной пены, неожиданно заметил
засохшую и поблекшую, но превосходно сохранившуюся розу, стоящую в старой
бутылке из-под чернил рядом с умывальником. Наверное, в эти две недели
братец Алекс привозил сюда какую-нибудь девчонку... В последнее время Уилл
был так поглощен своими собственными мыслями, что едва ли мог следить за
чужими перемещениями. Но сама идея его заинтриговала, и он улыбнулся.
- Позвоню ему сегодня, ближе к вечеру, как только доберусь до Канна,-
произнес он вслух, удивленный непривычным звучанием собственного голоса.
Отправления парома придется ждать едва ли не до полуночи, а сейчас у
Уилла найдутся другие дела. В светлой утренней безмятежности кухни он
впервые за этот месяц начал отходить от напряжения, от тревожных и
мимолетных ощущений, неотступно преследовавших его все последние дни. В
открытую дверь из сада прокрался аромат яблок, принося умиротворение осени -
уже в тридцать второй раз за его жизнь. Он сбежал от всего и от всех, но
домой возвращаться было приятно.
Уилл смыл с бокала вчерашний красноватый винный налет и закинул в
микроволновку остатки французской булки - пусть немного подогреется. Он
решил проверить мотоцикл и понял, что даже не помнит, как его поставил:
мысль о пристанище не отпускала его, когда он мчался сюда из Лиона, с трудом
преодолевая последние оставшиеся до дома мили, когда потом доставал из
рюкзачка пикантный сыр бри и отламывал куски от багета, запивая отцовским
"Сент-Эмильон", когда ложился спать...
Снаружи был завораживающий покой. По фасаду расползлись поздние побеги
глициний. Если не замечать легких признаков запустения вроде неподстриженной
лужайки или неподметенных дорожек, то ничто в доме не выдавало семейной
трагедии, из-за которой это жилище опустело на долгие месяцы. После
внезапной кончины матери Уилла, ставшей для всех ужасной утратой, никто
больше не изъявлял желания наведываться в коттедж, хотя, если выдавались
трехдневные выходные, из их дома в Гемпшире добраться сюда ничего не стоило.
Здесь было ее царство, ее убежище, где она с радостью предавалась живописи и
садоводству, и ее призрак все еще обитал в каждом уголке жилища, даже при
солнечном свете. Отец страдал молчаливо, почти не разговаривал и все время
пропадал на работе, чтобы не изводить себя лишними мыслями. Алекс вроде бы
принимал все как есть, но никого не впускал в свои сокровенные переживания.
А Уилл был воистину мамин сын: живо откликался на все, что происходило
вокруг, а отношения с людьми наполнял свойственной ей пылкостью. И здесь, в
ее волшебном уголке, он очень скучал по ней.
Он пробежался взглядом по короткой, посыпанной гравием тропинке,
ведущей от дороги к входным дверям, но не заметил там ничего необычного.
Пустота, граничащая с разочарованием,- но так даже лучше. Кажется, никто