"М.Гонт Гаррисон. Метаморфозы Ламии (фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Слишком поздно. Все готово, - говорит доктор Гришкин. -
Теперь ты должна идти, это неизбежно.
В его голосе слышится легкое раздражение, придающее фразе
убедительность. Может быть, кому-то покажется, что доктор
Гришкин, говоря обо всем этом во всеуслышанье, навлек на се-
бя неприятности. В самом деле, кому приятно разочаровывать-
ся?
- А Он будет там? - возбужденно спрашивает Биркин Гриф. -
Нет смысла рисковать, если Его там не будет.
- Мистер Гриф, - следует ответ, - во всем вообще мало
смысла. Но Он там будет, и это Он послал меня.
Доктор цедит чай. Обо всем этом он говорит так просто,
будто это свершившийся факт и в его задачу входит лишь об-
легчить, расчистить путь. Ламия наклоняется и шепчет, не
разжимая губ - она отличный конспиратор. Доктор Гришкин на-
ходит ее бескожее соседство приятно волнующим, а ее аорту
просто прелестной.
- Имидж-полис, кто они, доктор Гришкин?
- Милая леди, это шизофреники чистейшей воды. Ничего про-
тивозаконного в небольшой поездке к пику мудрости нет, это
просто экскурсия, маленькое, не лишенное приятности туристи-
ческое, путешествие. - Он смотрит на нее: - Мы едем?
И они уходят. Толстяк идет вразвалку. Биркин прихрамыва-
ет. Бескожая леди волнующе колышется,- Коща они проходят ми-
мо Жиро-Сана, тотПровожает их заинтересованным взглядом. Он
находит Биркина очень привлекательным.

Третий след: Пепелище мудрости

Мудрость - это дебри. Когда-то давно здесь царила война,
а может, мир. В большинстве случаев между войной и миром ма-
ло различий. Любовь и ненависть прочно опираются друг на
друга и обоими владеет страшная скука. Конечно, нечто разру-
шило то, что когда-то называлось мудростью, и так основа-
тельно, что никто в течение двух веков и не догадывался о ее
истинной ярироде. Ее больше чувствовали, чем наблюдали.
Биркин Гриф и бескожая женщина стоят и дрожат на холодном
ветру, пытаясь заглянуть сквозь решетчатый забор, отделяющий
город от запретной зоны, где лишь пепел. Их мантии - у него
черная, у нее серая - нервно трепещут. Мягкие хлопья пепла
кружатся в воздухе, словно темный снег. Гришкин, огромный, в
роскошной пурпурной мантий, беседует с серолицым стражником,
вышедшим из своей караульной будки. А в это время само за-
пустенье, кажется, шепчет:
"Нечего вам тут делать, здесь все мертво".
Последней утрате сопутствует суровая печать, горечь, ее
одежда - траур. Смутные призраки порхают на ветру: женщины в
трауре рыдают, стоя в полосе морского отлива, девочки в су-
мерках оплакивают стариков. Два разных холода царят здесь, и
ни от одного из них мантия не укроет.