"Михаил Харитонов. Разоритель" - читать интересную книгу автора

меня, значит, увидали - сначала не поняли ничего. Сидят, в общем, дома, не
высовываются. Смотрят, что я делать буду. Ну так, значит, подхожу я к
ихнему птичнику, перехватываю топорище пониже, да с двух ударов дверь -
вдребезги. Потом внутрь захожу, по балкам - раз, раз, крыша трещит, птицы
вопят, а эти дураки - ноги в руки, в Храм побежали жалобу писать. А я
смотрю, как ихний птичник рушится, да посмеиваюсь. Потому что есть закон,
по которому домин имеет право на любые действия по отношению к защищаемому
им имуществу: он же страховку платит... Всё по-честному.
- Вообще-то этот закон был принят на случай стихийных бедствий,
пожаров и нападения чудовищ, - заметил Сервин. - В таких случаях домин,
наравне с владельцем имущества, имеет право разрушать постройки, портить
имущество и вообще делать всё что угодно. Но предполагается, что всё это он
имеет право делать ради спасения ценностей и жизней людей. Например, в
случае пожара или налёта химер возникает необходимость выломать дверь...
- Ага, мне чёрные жрецы потом об этом все уши прожужжали. А я им на
это: мало ли, а может, мне показалось, что в том птичнике пожар начался? Я
домин, с меня оплата страховки и возмещение убытков. Что не так? Они
побухтели-побухтели, да и утихли. Потому как я в своём праве, а что до
имущества, так ведь я же за него и плачу. Только вот крестьянин тот мне
пять лет страховку не выплачивал. Так что и получил он с меня за свой
птичник пару медяков. Ох, какая у него морда была! Зато на следующий день,
как Храм и Совет Сословия решение объявили, все потянулись платить. Рожи
злые, а денежки-то вот они, - он самодовльно похлопал по мешку с медью. - И
этот заплатил. За все пять лет. Я так считаю, это правильно. Ежели им,
церрексам жмотским, мало стихийных бедствий, я им их лично устрою. Я им
теперь сам буду стихийное бедствие.

Гонгур, храм Белой Богини. 244 год, 274-й день.
Лицо жреца Хингра было гладким и твёрдым на вид, как полированный рог.
Тонкие бескровные губы, сжатые в узенькую полоску, говорили о надменности и
осторожности, плотно прижатые к черепу уши - о коварстве. Глаза не говорили
ни о чём. Казалось, жрец каким-то непостижимым способом стёр в них всякое
выражение. Он просто смотрел на собеседника - спокойно, без раздражения, но
и без той приветливости, которая обычно присуща служителям Добра.
- Я бы не стал беспокоить вас лично, почтеннейший, из-за столь малого
дара, - Сервин показал на увесистый мешочек с золотом, доброхотное
пожертвование Храму и его служителям. - Но мне нужно было сказать вам
несколько слов. Наедине.
- Я весь внимание, - жрец чуть наклонил голову. Солнечный зайчик
пробежал по гладко выбритому черепу.
Они стояли на высокой террасе храма Белой Богини и смотрели на закат.
Солнце, нависшее над Гонгурским хребтом, окрашивало остывающую долину в
цвет кифа. Воздух пах мёдом, ленью и тоской, как это бывает в землях,
расположенных вдали от моря.
Далеко внизу виднелась белая лента дороги, по которой двигались
разноцветные пятнышки - то были всадники на единорогах. Иногда появлялась
повозка или крытый экипаж.
Сервин подумал о том, как мудро расположен храм: высоко на горе, но в
то же время вблизи торгового тракта. Не нависая угрожающе над дорогой, он
притягивал взоры, одновременно близкий и далёкий. Храм не вымогал внимания