"Михаил Харитонов. Зина" - читать интересную книгу автора

Уффф.
Теперь надо было начинать вторую главу, пока не остыло.
"Глава вторая" - черкнул профессор на свежем листке. И не давая себе
времени опомниться и продышаться, продолжил чирюкать: "Зина устроилась на
унитазе и пригорюнилась. После вчерашней бурной ночи отчаянно ныла
растревоженная женская снасть. С головы вместо элегантной причёски свисало
какое-то сено, на шее красовался огромный засос. Рыжая шмара, похоже,
удрапала с Толяном, а платок со следами спермы старого сквайра:" - Пенсов
вовремя поймал незаметно прокравшееся в текст учёное словцо, прихлопнул,
вписал на его место "старого англичанина" - и продолжил: ": можно было
считать навсегда потерянным вместе с ридикюлем. В соседней квартире
полупьяные молдаване, матерясь по-румынски, штробили стены под евроремонт.
Короче, неделя начиналась неудачно во всех отношениях".
Не перечитывая, не останавливаясь, не давая себе передыху - истребив
только слово "растревоженная", слишком сложное для массового сознания - он
высадил на бумагу второй, третий, четвёртый абзац. Главная фичёра была
именно в безостановочности процесса: думать приходила пора впоследствии,
когда бред, сочинённый во второй главе, надо было как-то объяснить - для
чего, собственно, и писалась глава первая. Потом сбоку присобачивалась
третья, и дальше всё шло по накатанной колее без остановок. В какой-то
момент Пенсов чувствовал, что пора бы уже и пересаживаться за комп. Тут он
уже разгонялся по полной - только клавиши трещали, как сырые дрова в
буржуйке. На десятом-одиннадцатом листе он обычно врубал музон: что-нибудь
из Джо Дассена или "Томбе ля неже", которую мог слушать бесконечно.
Сегодня ему случилось посидеть за компом дольше обычного. Правда,
сперва пришлось всё-таки на пару минуточек включить голову: надо было
придумать какую-нибудь душещипательную интригу с обспусканным платочком.
Это, положим, взяло не пару минуточек, а где-то с полчасика чистого времени,
зато потом дубинушка таки ухнула, зелёная сама пошла: настенные часы пробили
восемь, когда Андрей Валентинович, наконец, утомлённо отвалился от
компьютерного столика. Посмотрел в окно: там было пусто и сумрачно. В
середине неба была луна, прищемлённая тучами сверху и снизу, как гамбургер.
В голове всплыло: была какая-то сказочка про то, как Луну делают немцы в
Гамбурге. Братья Гримм? Непохоже что-то. Он хмыкнул, накапал пол-лафитничка
водовки. Потом, рассудив обстоятельства, добулькал доверху. Выпил.
Отмороженные мозги чуть согрелись, и Пенсов, наконец, вспомнил, что про
Луну - это Гоголь, "Записки сумасшедшего".
Ему иной раз приходило на ум, что грязное занятие, которым он
пробавляется, и высокая культура, которую он почитает, различаются не как
вода и масло, которые не смешиваются по своей природе, а, скорее, как белок
и желток в яйце: достаточно чуть повредить тонкую оболочку желтка, чтобы
жёлтая вкусняшка вытекла в неопрятную белую слизь. Поэтому он старался не
соприкасать две сферы жизни даже мысленно. Иногда, впрочем, случались
проколы. Как, например, в начале года, когда ему заказали допереводить
"Психологию личностного роста", сочинение некоего Джорджа Козловичи,
профессора то ли из Бостона, то ли из Принстона - в общем, из тех краёв, где
учёные занимаются наукой, а не проституцией. Зачем Хапузов купил права на
эту самую "Психологию", профессор так и не узнал. Видимо, по ошибке. Чтобы
получить с паршивой овцы хоть клок зелёной шерсти, шеф решил опустить текст
до уровня гламура. Андрей Валентинович вместо этого увлёкся, начал делать