"Сэм Хайес. В осколках тумана" - читать интересную книгу автора

рванулась по дороге. Ее место тут же заняла еще одна подоспевшая полицейская
машина. Без сил я опустилась на ледяную траву, ко мне подошел полицейский и
попросил рассказать все, что я знаю. И я рассказала, и он все записал,
включая единственное слово, сорвавшееся с губ Грейс.

Пятница, а я все еще на ферме, занимаюсь мамиными делами. А что мне
остается, верно? Отправиться выгуливать Лабрадора, обнаружить жертву
жестокого нападения, вернуться домой и засесть за газеты. Реальность, в
которую проскользнул кошмар.
- Мама, - ласково говорю я, беру ее ладонь и подношу к губам. - Грейс
по-прежнему в больнице.
Девушка там уже четыре дня. Не может ни ходить, ни говорить. Никто не
знает, сколько времени займет выздоровление, никто не рискнет даже
предположить.
Мама смотрит на меня, и я пытаюсь понять: она слегка повернула голову?
Во взгляде мелькнул интерес? Она не знакома с Грейс, но я сообщила ей, что
девочка - моя ученица. На прошлой неделе я много рассказывала маме - в
основном всякую чепуху о том, чем занимаются ее внуки, что поделывают два
подростка, мамины воспитанники. Из-за случившегося я временно взяла их под
свою опеку. Я полагала, что мой шок передастся и маме, но ничего не
произошло. Мама пуста. Ее глаза остались сухи, а тонкая ниточка рта вялая,
как и прежде. Мама шевелится, лишь когда я подаю ей чашку с чаем или
тарелку. Я буквально слышу, как скрипят ее суставы, когда она ест, словно
кто-то перешептывается за ее спиной.
- Говорят, что бедняжка Грейс много лет проведет в инвалидной коляске.
Ей предстоят долгие месяцы реабилитации. Врачей беспокоят травмы головы. - Я
вздыхаю, и мне чудится, будто мамина грудь чуть вздымается - эхо моего
вздоха, дуновение печали за хрупкой грудиной. - Хочу навестить ее. - Целую
маму в макушку.
В кухню влетают дети, и я выкладываю на тарелки приготовленные для них
сэндвичи. Алекс запихивает мягкий хлеб в рот, не успев сесть за стол.
Провожу рукой по волосам Флоры и подвигаю ее стул к столу. Мамины подростки
опаздывают.
Апельсиновый сок? - показываю я Флоре.
Она кивает и улыбается. Я готовлю сэндвичи для наконец объявившихся
подростков, и они выскальзывают из кухни, прихватив бутерброды с собой. В
последние дни они держатся поодаль, мудро избегая смятения, окружающего
маму.
- Спасибо, - оборачивается в дверях девочка и нервно взглядывает на
меня, нерешительно улыбаясь.
Ее брат молчит. Он меня беспокоит. Иногда пропадает на несколько часов,
сплошь и рядом возвращается весь в грязи.
Со стуком ставлю на стол стаканы и замираю, оглядывая кухню. С годами в
доме мало что изменилось. Окно по-прежнему дребезжит на ветру, а если дождь
сопровождается северным ветром, то на подоконнике собирается лужа. Вдоль
стен выстроились старинные буфеты из сосны, забитые фамильным фаянсом,
стеклом, щербатыми столовыми сервизами, детскими рисунками, кружевными
салфетками, коробками с веревками, тюбиками клея, тесьмой, сломанными
ручками и старыми счетами. Каменные плиты на полу, пожалуй, темнее, чем мне
запомнилось, а стены пожелтели, но пахнет здесь по-прежнему: дымом, стряпней