"Михаил Хейфец. Путешествие из Дубровлага в Ермак" - читать интересную книгу автора

исламскую республику. Потом Али-хан вступил в контакты с Кремлем (против Чан
Кай-ши) и Сталин подписал с ним соглашение: упорный мусульманин считался
неким козырем Москвы в дальневосточных делах.
После победы Мао Цзе-дуна Сталин изъял союзника-мусульманина из
китайского обращения в делах, но - не уничтожил. Али-хану выделили в
Ташкенте двухэтажный особняк и персональную пенсию. Бабур рассказывал, что
пенсию старик-президент принял, а дарованный дом пожертвовал на сирот (на
детский дом?).
В Китае осталась семья дочери Али-хана с родившимся там же сыном -
нашим Бабуром. После смерти супруги отец Бабура, коммерсант, решил покинуть
Китай, уехать в Турцию. А 17-летний Бабур, по завету матери, обожавшей деда,
своего отца, отправился совсем в другую сторону, в СССР - отыскивать
знаменитого родственника. С компанией однолеток перешел границу, был
задержан и предстал перед "судом". Прокурор громыхал: "Наши границы
священны, каждый, кто переступает их без должного разрешения, -
преступник!", адвокат же просил суд "пощадить несчастных жертв маоистского
режима". Юнцы солгали, якобы бежали в СССР от ужасов маоизма... Суд
"оправдал" их и распределил по совхозам.. В итоге Бабур разыскал в Ташкенте
дядю, начальника Главснаба (его дом с бассейном казался Бабуру символом
неисчислимого богатства). Родные приняли "китайца" с почетом, по-восточному.
Вскоре выяснилось: учившийся в Китае в медресе Бабур казался
сверстникам в деисламизированном Узбекистане светочем национальной
образованности. Интерес к исламскому прошлому в республике был огромен.
Бабур, внук национального лидера, знавший Коран и арабский язык,
филологически одаренный необыкновенно (к моменту нашей встречи говорил на
всех тюркских наречиях Союза, пассивно владел английским, немецким,
французским - активное владение в зоне невозможно по определению, а вот
по-русски он говорил безупречно) произвел на культурный слой молодых
земляков немалое впечатление. Он создал и возглавил некую организацию
тюрок-"культурников", а в 1968 году был наконец посажен на 12 лет как
организатор знаменитого антирусского погрома на стадионе "Пахтакор" (по его
словам, они думали использовать рупоры стадиона лишь для пропаганды, и
стихийно возникшие хулиганские страсти ошеломили и потрясли самих
организаторов беспорядков).
Для меня Бабур служил своего рода моделью для познания психологии
восточного человека (я-то собирался в Израиль!). Конечно, в принципе
по-восточному скрытен (и честолюбив), но ведь в совместной работе и борьбе
долго скрытничать невозможно... А в зоне мы вынужденно стояли плечом к плечу
против общего для нас противника.
Кое-какие типовые черточки его характера я отмечу пунктиром, хотя
допускаю что экстраполирую слишком решительно...
Первое бросающееся в глаза отличие восточного человека от современного
европейца состоит в понимании проблем права. На Западе право есть свод
установлений, охраняющий границы бытия каждого - в том числе, существа,
неприятного, даже враждебного европейцу. Для незападного - право есть
доставление преимуществ мне и людям мне близким. То есть по отношению к
врагам или просто чужим употребляются совсем иные законы поведения, чем к
друзьям или своим. Люди Запада называют такой подход "готтентотским" ("Я
тебя ем - это хорошо, ты меня ешь - это плохо"). Общение с Бабуром научило
меня спокойнее относиться к подобной социальной практике.