"Ричард Хелл. Пустоид" - читать интересную книгу автора

писать. Работал я по такому методу: писал, пока не доходил до конца
страницы, напечатанной через один интервал, что было весьма и весьма
неплохо. Через час я просыпался с жутким сушняком и хлестал воду. Иногда,
если у меня вдруг случались лишние деньги, я отправлялся в аптеку на Второй
авеню, покупал пузырек сиропа от кашля с кодеином, возвращался обратно к
себе и снова ложился в кровать. Я был весь несчастный и жалкий, но не до
крайности. Я был счастлив, когда писал. Или когда заканчивал писать. Или
когда был уверен, что в конечном итоге я обязательно буду счастлив по этому
поводу.
Комната представляла собой узкий пенал наподобие коробки из-под дешевых
батончиков, где были кровать, ночной столик, кухонная табуретка и крошечный
комодик. На комодик я ставил свой портативный кассетник, а на стол -
маленькую переносную пишущую машинку. Сидя на табуретке, я мог дотянуться до
всех углов. Я помню, что замок на входной двери можно было открыть кусочком
картона, поэтому я всегда носил с собой молоток - на тот случай, если стук
пишущей машинки не отпугнет потенциальных воров. Кассетник был совершенно
убитый - хуже уже просто некуда. У меня там были все две кассеты, которые я
крутил снова и снова. "My Generation" группы "The Who" и "Live at the
Apollo" Джеймса Брауна, потому что от них шел драйв, и при этом они были как
фон и не отвлекали от работы (хотя я заметил, что строчки из "Live at the
Apollo" все-таки просочились в текст).
Когда я закончил - или остановился - писать эту вещь, я сделал для нее
титульную страницу с такой эмблемой, расположенный между названием книги и
моим именем: отпечаток моего большого пальца - кровью. Так вот сразу и не
поймешь, что это было такое. Но смотрелось роскошно.
Мне по-прежнему очень нравится эта книга. Она перекликается с "Песнями
Мальдорора", но мне это льстило, я этим очень гордился, потому что Лотреамон
был мне как брат. На самом деле, когда я печатал окончательный вариант, я
скопировал формат его книги, выпущенной издательством "New Directions", и
втиснул текст жирным шрифтом между большими полями. Мне хотелось оставить их
обнаженными и беззащитными, бросить их на произвол судьбы - эти листы
бумаги, которые были оправой для чего-то еще, странные драгоценности,
грязные ночные снимки, которые оживают, когда ты заглядываешь вовнутрь. Вот
чего мне хотелось. Я очень надеюсь, что для вас они что-то значат. Я
по-прежнему очень хочу, чтобы они что-то значили - что-нибудь сильное и
глубокое.


Ричард Хелл
Нью-Йорк