"Петер Хендке. Нет желаний - нет счастья " - читать интересную книгу автора

отталкивает все, около чего, казалось бы, следует остановиться и что вновь
вселило бы в него беспокойство: очередь, высокий мост через Шпрее, витрина с
детскими колясками. (Она опять тайком сделала аборт.) Ходить без устали,
чтобы сохранить спокойствие, без передышки, чтобы убежать от собственных
мыслей. Девиз: "Сегодня ни над чем не желаю задумываться, сегодня буду
веселиться ".
Временами это удавалось, и все ее личные черты растворялись в
типических. Тогда оказывалось, что даже печаль есть всего лишь краткая фаза
веселья: "Я одинока, одинока, как камешек в пыли, как камешек в пыли", точно
рассчитанной поддельной грустью этой псевдонародной песенки мать вносила
свой вклад в общий и собственный праздник, вслед за тем программу дополняли
анекдоты, рассказанные мужчинами, над которыми смеялись уже заранее
благодаря одним лишь скабрезным интонациям.
А дома все те же ЧЕТЫРЕ СТЕНЫ и одиночество; душевный подъем еще
сохранялся какое-то время, она мурлыкала, сбрасывала туфли в танцевальном
ритме, ощущала мгновенное желание отмочить какую-нибудь штуку, но вот она
уже снова едва двигается по комнате, от мужа к ребенку, от ребенка к мужу,
от одного дела к другому.
Она каждый раз ошибалась в своих расчетах, ведь дома спасительные
уловки мелких буржуа не имели силы, ибо условия жизни - однокомнатная
квартира, заботы единственно о хлебе насущном, взаимоотношения со СПУТНИКОМ
ЖИЗНИ, которые ограничивались непроизвольной мимикой, невольным жестом и
стесненной половой жизнью, - были еще даже предбуржуазными. Нужно было
обязательно уйти из дома, чтобы хоть немножко попользоваться жизнью. Вне
дома она выступала победителем, дома - слабейшей половиной, вечным
побежденным! Какая уж это жизнь!
Сколько бы она ни рассказывала впоследствии об этом периоде - а она
испытывала потребность о нем рассказывать, - она содрогалась от отвращения и
расстройства, но так робко, что ни того ни другого избыть была не в силах,
скорее уж, вновь с ужасом их переживала.
Мои детские воспоминания: мать несуразно всхлипывает в уборной,
сморкается, выскакивает с красными как у кролика глазами. Она жила; пыталась
стать чем-то; не стала.
(Разумеется, все, что бывает написано об определенном человеке,
выглядит не слишком-то определенно; но вряд ли обобщения, подчеркнуто
ориентированные на мать, которая могла бы быть не имеющей себе равных
героиней единственной в своем роде истории, могут интересовать кого-либо,
кроме меня, - простое же изложение причудливой биографии с неожиданным
концом означало бы недооценку читателя.
Подобные абстрактные обобщения опасны тем, что имеют склонность
обретать самостоятельность. И тогда они словно отрываются от личности,
которая их породила, - остается цепная реакция слов и оборотов, будто
мелькающие сновидения, литературный канон, когда жизнь индивидуума служит
только поводом к сочинительству. Две эти опасности, с одной стороны, простой
рассказ, с другой - безболезненное растворение личности в лавине поэтических
слов, замедляют мою работу, ибо я боюсь, что каждая последующая фраза выбьет
меня из душевного равновесия. Это положение относится к любому литературному
труду, особенно же к моему случаю, когда факты ошеломляют сами по себе и
вряд ли нужно что-нибудь выдумывать.
Поэтому вначале я основывался на фактах и подыскивал особую лексику для