"Филипп Эриа. Золотая решетка [H]" - читать интересную книгу автора

- Мне хотелось бы знать, с каким чувством смотришь на Париж, в котором
находятся немцы.
Вся во власти своего волнения, Агнесса не заметила, как внезапно
застыла в полной неподвижности Мано, обратив беспокойный взор в сторону
Тельмы. Но та, которую называли в насмешку "сипухой", решила, что для вящего
эффекта требуется выдержать паузу.
- Я очень понимаю ваш вопрос, - бросила она присутствующим. - Его как
раз и задают мне чаще всего. Ну что ж, мадам, когда я подхожу к окну и вижу,
как по авеню Президента Вильсона марширует патруль эсэсовцев, я не стану
уверять вас, что мне это приятно. Однако я не могу не думать, что если бы не
они, то на их месте были бы санкюлоты, и выбираю из двух зол меньшее.
Мано положила ладонь на руку своего соседа - капитана корабля,
очевидно, не только затем, чтобы удержать его, - ей самой требовалась
поддержка. И Агнесса уловила ее жест. За столом воцарилось холодное
молчание, предвещавшее взрыв. Но Мано так быстро и так решительно сумела
переменить разговор, что Тельма сразу почувствовала: есть пределы, которые
перед этой аудиторией переходить не следует. Нимало не смутившись, Тельма
сделала поворот на сто восемьдесят градусов и стала высмеивать "серых
мышей", то есть немок в военной форме, весьма неуклюже на них сидевшей. -
Но, - добавила она, - власти не особенно заботятся о том, что скажет
общественное мнение... - Сменив пластинку, она даже решилась поставить под
сомнение лояльность цензуры Виши, которая запретила спектакль "Любовники"
Доннея и не одобряет возобновления "Тартюфа". Но Агнесса уже перестала
слушать.
Рассказы Тельмы давали достаточно пищи для размышлений. Агнессу удивили
отнюдь не разглагольствования этой вздорной особы, ибо в смутные дни
разгрома она не раз уже подмечала у буржуа м у аристократов симпатии к
немцам, порожденные именно ненавистью к республиканскому режиму. Нет,
удивило ее другое: слово "санкюлот". Этот намек на восемьдесят девятый год
перенес Агнессу в недра ее собственной семьи. Буссардели считали себя
представителями исконной республиканской традиции и громогласно заявляли,
что до Революции они были ничем. В особняке на авеню Ван-Дейка, хотя и
напоминал он не столько об эпохе Революции, сколько о пышности Второй
империи, - так вот, в их особняке было принято вспоминать о личности,
ставшей почти легендарной, о некой вязальщице, которая участвовала в
Революции и была 13 вандемьера на улице Сент-Оноре и которая затем прижилась
в семействе Буссарделей, где заменила осиротевшим малюткам их умершую родами
мать. И в конце концов три поколения Буссарделей, взращенные в духе самых
высоких идеалов, усвоили правила верности и преданности, достойные античных
героев. Бабуся до самой глубокой старости хранила воспоминание о некоей тете
Миньон, урожденной Буссардель, которую упомянутая вязальщица учила читать и
писать в царствование Карла X, о чем тетя Миньон рассказывала с очень
живописными подробностями. Одним словом, эта принятая в лоно Буссарделей
особа, бывшая как бы одним из краеугольных камней истории и традиций всего
клана, покоилась ныне в семейном склепе на кладбище Пер-Лашез, и кое-какие
ее взгляды оказали влияние на нравственные принципы Буссарделей. Все дамы,
принадлежавшие к этой фамилии, не могли удержаться от слез во время
исполнения "Марсельезы", будь это даже в таких торжественных случаях, когда
гимн играли в театре Гранд-Опера и честь появления в ложе президента
Республики; в ответ на шутки они отвечали, что ничего не могут с собой