"Филипп Эриа "Время любить" " - читать интересную книгу автора

Спросите-ка у Рено, в моем ли это стиле - приглашать к себе на жительство
людей, с которыми мне скучно...
- Верно, Жюстен, можешь ей поверить. Когда она хочет, чтобы кто-нибудь
смотался поскорее, она, конечно, в глаза не скажет, потому что она у нас
вежливая, но по ее лицу сразу чувствуется. Притворяться не умеет. Ни с кем
она так не обращается, как с тобой.
Еще одна перемена: с переездом Пейроля в Фон-Верт настала эпоха
серьезных бесед. К этому я готова не была. В течение многих лет наши
разговоры с Рено шли, как то обычно бывает, довольно бестолково, касались в
основном злобы дня, да и сама я остерегалась говорить с ним поучительным
тоном. Надо полагать, эти примитивные беседы уже не устраивали Рено, и он
ждал партнера более искушенного, чем я, дабы поднять их уровень. И теперь
между двумя приятелями в моем присутствии разгорались настоящие споры. Уже
давно ушли в прошлое те немые и достаточно тяжелые сцены, которые
разыгрывались в дни наших первых встреч. За столом или после ужина,
наконец, в минуты передышки между нашими трудами я не без опаски
прислушивалась к этим чисто лицейским спорам, повторявшим вперемешку
высказывания учителей и идеи плохо усвоенных книг, прислушивалась к этому
краснобайству, когда два школьника, почуяв первый зуд мысли, поддразнивают
друг друга и утверждают себя как два молодых оленя, оттачивающие в стычках
рога. И в такие минуты именно я чувствовала себя непрошеной гостьей, да еще
некомпетентной, что было бы полбеды, веди они спор о своих школьных
занятиях, но они затрагивали любые вопросы, в том числе вопросы о
профессиональной деформации своих учителей, о том, суррогат ли джазовая
музыка или нет, о близости к природе, проповедуемой Руссо, и просто о
близости к природе, о нашествии варваров и о нашествии кибернетики. А я,
начисто лишенная способности мыслить отвлеченно, только наблюдала со
стороны за двумя спорщиками, и, когда я пыталась перевести Рено, склонного
к безапелляционным высказываниям, на более земные рельсы, мои слова явно
его разочаровывали.
- Ты вообще-то не умеешь спорить! - говорил он мне с гримаской
превосходства, видимо отказываясь от дальнейших разговоров со мной.
Спорить! Вот он, идеал! Ключевое слово, которое в устах этого еще не
достигшего шестнадцати лет юнца звучало торжественно, будто под сводами
Эколь Нормаль. Одним словом, Рено взрослел, умнел.
Однако все это в ущерб занятиям не шло. И мне не было нужды
справляться о его успехах в той области науки, которая, несмотря на все,
оставалась до сих пор его слабым местом. Он сам об этом заявлял. Как-то
вечером, за ужином, в присутствии Пейроля, когда Рено в болтовне старался
разрядить напряжение школьного дня и заодно освободиться от наваждения,
каким стало для него ожидание приближавшихся экзаменов, я, не удержавшись,
заметила, что все пройдет хорошо, раз он полюбил науку, и зря не
удержалась, так как мои слова разбудили в сыне и дух противоречия, и
роковую склонность к "дискуссиям".
- Ничего я не полюбил! Я о науках мнения не меняю. Когда я ничего в
них не понимал, они внушали мне ужас, и что же, оказалось, мой инстинкт
меня не обманул. А теперь, когда я кое-как в них разобрался, я по-прежнему
ими не увлекаюсь.
- Ого-го! А чем же ты тогда увлекаешься? Может, сообщишь нам?
- Всем прочим - литературой, искусством, чувствами, творческим