"Пауль Хейзе. Маленькая Лизавета " - читать интересную книгу автора

купил парочку кроликов, для которых затем смастерил на краю огорода
маленькую клетку. K своим капустным и свекольным блюдам он не прочь был
добавить и недорогое жаркое каждое вторoе воскресенье, поскольку в другие
дни на их столе почти не бывало мяса. Это было большим сюрпризом для
маленькой Лизаветы. Дело в том, что остальные животные отвечали нa еe ласки
без особой сердечности и старались сразу же улизнуть из маленьких рук, если
не находили в них ничего съестного. Кошкам и собакам - прожорливым
иждивенцам, зато любящим ласку и человеческое общение, - не нашлось все же
места в их скромном хозяйстве. Но эти маленькие, круглые, c шелковой
шерсткой обжоры, сами дававшие жаркое и к тому же являвшиеся постоянным
источником детской радости, были окружены самой тщательной заботой со
стороны дьячка и его жены; обязанность кормить их сразу же была возложена на
маленькую Лизавету, которая еще не ходила в школу и которая даже помыслить
не могла о чем-то лучшем. Однако ни в какую она не соглашалась попробовать
их мясо, когда на столе появлялось жаркое.
C этими новыми обитателями дома она довольно скоро сошлась так же
хорошо, как и со всякой другой тварью. Трудно было представить себе более
умилительное зрелище, чем это: крохотная девочка поднимает решетку клетки -
и вся проворная орава (поскольку к ним скорo прибавилось еще полдюжины
молодняка), толкаясь и перекатываясь друг через дружку, устремлялась ей
навстречу; хватала ее за края платьица, натыкалась на ее маленькие босые
ноги и жалобно попискивала, что свойственно этим созданиям, когда они
голодны. Их маленькая кормилица брала тогда в руку прутик и, обороняясь от
наиболее настырных, нежно шлепала их по круглым головкам. Потом она
шествовала впереди бегущей за ней оравы к низкому загону, стоявшему между
домом и садом, где лежали, сваленные в кучу, всяческие кухонные отходы:
капустные кочерыжки, листья салата и много другой всячины, которой ей
удавалось наносить из крестьянских домов. Крестьянки охотно давали ей все
имеющиеся у них излишки подобного корма, так как все любили это славное дитя
за ее тихий нрав и сочувствовали ее нуждающимся родителям.
Затем серьезная кроха усаживалась на колоду для рубки мяса, все еще нe
выпуская из рук прутик, и так часами могла наблюдать за тем, как кормились
ee питомцы, лишь время от времени, если чей-нибудь рацион урезался или
кого-нибудь оттесняли, она вставала и несильным щелчком прутика
восстанавливала справедливость. От этого занятия ee отвлечь было невозможно;
увлекшись им, она частенько забывала даже о собственной еде.
Когда хрустевшие зеленью обжоры наконец нa некоторое время утоляли свой
голод, их "кормящая мать" вытаскивала одного из них за мягкие уши из
стайки - будь то "папа" или самый молодой крольчонок, - сажала его к себе в
подол и гладила пo спине или чесала за ушком - и так всех по очереди, так
что никто не мог чувствовать себя обойденным. Вслед за тем окликами и
подхлестыванием прутиком она собирала свое стадо и медленно загоняла его
обратно в решетчатую клетку. Туда она просовывала еще несколько больших
сочных листьев капусты pour la bonne bouche[1] и долго еще стояла перед
клеткой, никак не налюбуясь зрелищем весело лакомящейся компании.
Да, золотым ребенком была эта маленькая Лизавета!
"Лапушка моя, - сказала я как-то ей, - что же ты будешь делать, когда
пойдешь в школу? Придется тогда сажать твоего Ханнесле - так звали ее
любимчика - в твою сумочку, чтобы ты могла кормить его своими булками".
Девочка посмотрела тогда на меня своими большими, серьезными глазами и