"Джек Хиггинс. За час до полуночи" - читать интересную книгу автора

каторжным работам на строительстве дорог. Скованные между собой кандалами,
мы с утра до ночи трудились на сооружении новой пристани в Фуаде. Нас
охраняла полдюжины солдат из мобилизованных крестьян во главе с гражданским
надзирателем по имени Туфик - большим, тучным человеком, обильно потеющим и
беспрерывно улыбающимся. Он имел двух жен и восьмерых детей. Надо признать
относился к нам довольно благодушно, учитывая обстоятельства. Думаю
рассчитывал получить премию в случае окончания работ к концу июля, для чего
ему требовалась живая рабочая сила, а не мертвецы.
Ушедший в мир иной нынешней ночью бедуин с юга страны представлял
собой особый случай. Непокорное и гордое животное, ни разу в жизни не
спавшее под крышей, он не раз предпринимал попытки к бегству. Для него
любое заточение означало смертный приговор, и все знали об этом, включая
Туфика. Но во имя поддержания дисциплины его отправили в "яму", чтобы
припугнуть остальных. Он уже находился там с неделю, когда я присоединился
к нему. На шею здесь надевали что-то вроде хомута, к которому примерно на
уровне плеч приковывали запястье. Хомут не давал ни лечь, ни встать, потому
что при любой попытке изменить положение края его упирались в неровные
стены узкой "ямы" и больно сдавливали шею. Я мог только сидеть в этом
пекле, погруженный в себя, "читая" свои любимые книги страницу за
страницей - отличное интеллектуальное упражнение; или, если "чтение"
надоедало, переходил к следующей стадии - углубленному самоанализу. Начинал
с первых детских воспоминаний: фамильные владения Вайетов на побережье в
десяти милях от Кейп-Кода, семья моего отца. Как потом понял, он никогда не
любил меня, хотя я не догадывался ни о чем, вплоть до его гибели в Корее в
1935 году, когда мне исполнилось уже десять. Много лет спустя мне стала
ясна и причина: кровь Вайетов во мне считалась испорченной, поскольку моя
мать родилась на Сицилии.
Туда мы и отправились после смерти отца, к моему деду Вито Барбаччиа,
тому самому, перед которым люди снимали шляпы, полицейские вытягивались во
фрунт, а политики вздрагивали от одного недовольного взгляда.
Вито Барбаччиа, капо мафии. Господин Жизнь или Смерть...
Его большая холодная вилла стояла на обрывистом морском берегу
недалеко от Палермо.
Я добрался уже до лет своей юности в Гарварде, когда неожиданно
началась возня у меня над головой, заскрежетала цепь, загрохотали камни, и
я догадался, что их сдвигают в сторону. Как только откинули деревянную
крышку, хлынувший в колодец солнечный свет на мгновение ослепил меня. Я
прикрыл глаза и по золотистому цвету, проникшему сквозь закрытые веки,
понял, что за полдень уже перевалило.
Над колодцем склонилось смуглое изъеденное оспой лицо майора Хуссейни,
маленького и сморщенного, выжженного солнцем Шоная, когда-то расстроившим
его рассудок. За ним стояли двое солдат и мялся совершенно несчастный
Туфик.
- Итак, еврей, - обратился ко мне Хуссейни по-английски. Хотя мой
арабский значительно улучшился за последние десять месяцев, он, видимо,
считал кощунственным использовать язык своих предков для общения с врагами
родины.
Майор выпрямился и презрительно рассмеялся.
- Посмотрите на него, - обратился он к остальным. - Сидит в своем
вонючем дерьме, как животное. - Он взглянул на меня снова: - Ну как, еврей,