"Джек Хиггинс. За час до полуночи" - читать интересную книгу автора

тебе это нравится? Тебе нравится сидеть тут, по уши в своем собственном
дерьме?
- Мне не так уж и плохо, майор, - ответил я ему по-арабски. - Один
монах как-то спросил Бодидхарму: что такое Будда? И учитель ему ответил:
высохшее дерьмо.
Он уставился на меня в замешательстве, настолько сбитый с толку, что
вдруг перешел на арабский:
- Ты о чем?
- Понимают те, у кого в голове мозги, а не дерьмо.
Беда заключалась в том, что, когда я говорил на арабском, меня
понимали и остальные. Кожа у него на скулах натянулась, и глаза
превратились в щелки. Он повернулся к Туфику:
- Вытащи его оттуда. Пусть обсохнет на солнце. Я им еще займусь, когда
приеду.
- Выходит, есть чего дожидаться, - бросил я и на всякий случай криво
усмехнулся.


* * *

Много, о Порт-Фуаде не скажешь: с полсотни домишек с плоскими крышами
вокруг широкой площади, обветшавшая мечеть, не более двух сотен жителей,
прозябающих в ужасающей бедности, как, впрочем, и большинство других
египетских селян. Хотя новая пристань могла многое здесь изменить.
В четырехстах ярдах отсюда лежало море, самое настоящее. Средиземное.
Неплохое соседство, когда ты где-нибудь на пляже в Антибах. Я видел море
мельком, пока они снимали с меня хомут и подвешивали за руки на деревянном
сооружении наподобие виселицы в центре площади.
Наказание считалось весьма мучительным, но я уже испытал столько
мучений за последние десять месяцев, что боль стала для меня привычной. В
дневную жару эта мера доставила бы мне больше неприятностей, но сейчас день
уже клонился к вечеру. К тому же я давно обнаружил, что, сосредоточившись
на каком-нибудь не сильно удаленном предмете, можно впасть в самогипноз и
как бы сократить двух-трехчасовое ожидание.
Рядом с постом часового на белом флагштоке поник флаг Объединенной
Арабской Республики, а далеко в пустыне трое мужчин и мальчик гнали большое
стадо овец. Плотное облако пыли, поднятое животными, надвигалось на деревню
как дым, и флаг вздрогнул на мгновение.
Картина была библейской, почти ветхозаветной, за исключением того, что
у одного из пастухов на плече висел автомат, что само по себе представляло
какой-то знак, но я не мог понять какой.
Господи, да уж все высохло, пронеслось в голове. Я закрыл глаза и
глубоко вздохнул. Когда открыл их вновь, все осталось по-прежнему. Та же
площадь, те же убогие домики, то же жутковатое отсутствие жителей. Они,
видимо, знали, что лучше не выходить, пока здесь Хуссейни.
Из дверей конторы появился Туфик с флягой и, обливаясь потом,
направился ко мне. Ему с трудом удалось взобраться на старый ящик от
снарядов, на который вставали солдаты, когда подвешивали меня, но он
все-таки влез, всунул горлышко фляги мне между зубами и дал сделать глоток.
Остальное вылил на мою раскаленную голову.