"Хазл Хилд. Ужас в музее (Сб. "Жизнь зверя")" - читать интересную книгу автора

творения Роджерса, передававшие формы, о которых не осмеливалось упомянуть
ни одно из преданий древности. Несколько слепков представляли загадочную
пародию на знакомые виды органической жизни, тогда как другие казались
вырванными из горячечных снов чужих планет и галактик. Безумные полотна
Кларка Аштона Смита могли бы предложить несколько образов, однако ничто не
могло передать тот отравляющий, омерзительный ужас, создаваемый
пропорциями и мастерским исполнением, а также дьявольски призрачным
освещением зала.
Прохаживаясь по музею с видом скучающего ценителя, Стивен Джонс нашел
самого Роджерса у основания одного из сводов в темной каморке,
одновременно служившей мастерской: зловещий склеп, тускло освещенный
пыльными окнами, вырезанными в кирпичной стене на одном уровне с
брусчаткой закрытого дворика. Здесь подновлялись восковые фигуры; здесь же
многие из них были созданы. Восковые руки, ноги, головы и торсы в
гротескном беспорядке лежали на скамьях; на верхних ярусах полок
рассыпались разноцветные парики, хищно оскаленные зубы и блестящие
неподвижные глаза. Костюмы разных эпох свисали с крючьев; в угловой нише
высилась груда восковых брусков телесного цвета; полки заполняли банки с
красками и кисти всевозможных размеров. В центре мастерской стояла большая
печь для размягчения воска: четыре конфорки подпирали огромный
металлический бак с обращенным вниз желобом, который позволял разливать
расплавленный воск простым нажатием пальца на кран.
Остальные предметы в сумеречном освещении практически не поддавались
описанию - разрозненные части таинственных существ, чьи выплавленные формы
впоследствии предстанут порождением кошмара. В дальнем конце находилась
дверь, сколоченная из толстых дубовых досок; помимо массивного висячего
замка ее украшал нарисованный масляной краской иероглиф. Джонс, однажды
заглядывавший в жуткий "Некромикон", непроизвольно вздрогнул, увидев его.
Владелец музея, отметил он, без сомнения, был широко образован в наиболее
туманных областях человеческого знания.
Разговор с Роджерсом также не разочаровал его. Хозяин музея оказался
высоким, худым и довольно небрежно одетым человеком с большими черными
глазами, горевшими на бледном и обычно небритом лице. Он не возражал
против вторжения Джонса - напротив, казалось, был рад возможности
поделиться своими размышлениями с интересным собеседником Его голос
поражал непривычной глубиной и мягкостью; какое-то лихорадочное
напряжение, граничащее с помешательством, скрывалось в нем. Джонс без
удивления вспомнил, что очень многие считали Роджерса сумасшедшим. С
каждым новым посещением музея - а такие визиты со временем вошли в
привычку - Джонс находил Роджерса все более расположенным к себе и
откровенным. Поначалу хозяин музея только намеками касался различных
тайных культов и ритуалов; позднее эти намеки дополнились длинными
историями, которые - несмотря на несколько плохо отпечатанных фотографий -
из-за своей несообразности казались почти комичными. Но лишь июньским
вечером, когда Джонс прихватил с собой бутылку хорошего виски и усердно
угощал им хозяина, произошел первый по-настоящему безумный разговор. Ему
предшествовали достаточно невероятные рассказы: описания загадочных
путешествий в пещеры Тибета и Африки, в Аравийскую пустыню и долины
Амазонки, на Аляску и какие-то малоизученные острова в Тихом океане; за
этим последовали упоминания о мрачных, полных тумана рукописях вроде