"Грех и чувствительность" - читать интересную книгу автора (Энок Сюзанна)

Глава 11

Валентин снова отправил Элинор домой в наемном экипаже. Когда она прибыла к парадной двери, встречающая ее группа людей выглядела во многом похожей на ту, что приветствовала ее после фиаско у Бельмонта – за одним исключением.

– Тетушка Тремейн! – воскликнула девушка, пытаясь изгнать из памяти воспоминания о соблазняющих зеленых глазах. Она быстро спустилась из экипажа с помощью Стэнтона и поспешила к своей тете. – Я же должна была прийти к тебе на ленч! Мне так жаль!

– Не беспокойся, моя милая. Я просто беспокоилась за тебя, потому что ты не прислала записку.

– Ох, у меня отвратительные манеры, и еще более отвратительная память. – Элинор заметила неподвижное, мрачное выражение лица Себастьяна и сжала руки тети. – Ты уже поела? Может, я должна попросить Стэнтона принести немного сэндвичей? Или ты предпочитаешь чай? – сбивчиво бормотала она, ведя в дом свою полную тетушку в направлении утренней комнаты.

– Элинор.

Спина девушки напряглась от серьезного тона старшего брата.

– Да? – ответила она, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него. Выражение глаз Себастьяна заставило Элинор задрожать.

– В мой кабинет. Немедленно.

Тетя Тремейн высвободила свою руку из рук Элинор.

– Я буду в утренней гостиной, дорогая, – проговорила она. – Стэнтон принесет мне чай.

– Конечно, миледи, – вставил дворецкий, знаком послав одну из горничных в сторону кухни.

Итак, тетя Тремейн также считает, что сначала на нее нужно накричать. Учитывая то, как легко она забыла о договоренности про ленч, стоило Валентину ей улыбнуться, тогда, вероятно, она этого заслуживает. Стараясь сохранять спокойное выражение лица и смотреть прямо, Элинор последовала за Себастьяном в его кабинет. Она не могла удержаться, чтобы не вздрогнуть, когда брат закрыл дверь, но надеялась, что он не заметил этого движения, так как стоял к ней спиной.

– Я получил твою записку, – начал герцог, встав у окна.

– Мне хотелось, чтобы ты знал, где в точности я буду, как ты меня и проинструктировал. – Продолжая изображать из себя беззаботное спокойствие, Элинор уселась в одно из комфортабельных кресел лицом к столу.

– Мы искали тебя на состязаниях по гребле почти час. Наконец кто-то сказал, что видел, как ты ушла в компании Деверилла. – Брат тяжело опустился на подоконник. – На самом деле, я был очень рад, что ты передумала грести в лодке.

– Ох, Себастьян, я никогда бы не сделала такую глупость. И ты это знаешь.

– Нет, не знаю. Я думал, что знаю тебя, но в последнее время ты бросаешь вызов большинству моих понятий о тебе. Как получилось, что ты встретилась с Девериллом?

– Он сам искал меня, полагаю, чтобы убедиться, что я не присоединилась к Фицрою в его лодке.

Герцог кивнул.

– И где же вы обедали?

– Я не обязана докладывать тебе об этом.

– Нет, думаю, что не обязана. – Некоторое время Себастьян сидел молча, его взгляд был устремлен в маленький садик за окном. – Я удивлен, что после всех своих рискованных предприятий, ты не только возвращаешься домой невредимой, но и умудряешься избегать скандала. Тем не менее, с моей стороны будет только справедливо предупредить тебя, что даже самые опытные игроки иногда проигрывают.

– Я знаю это. Я готова рисковать.

– Я еще не закончил. Одна из причин, по которой мы – я – позволяли тебе иметь столько свободы, когда ты была ребенком, та, что я не знал, как можно было сделать что-то лучшее. Я даже еще не начал учиться в Оксфорде, когда унаследовал Шея, Закери и тебя. Но незнание, я полагаю, не является оправданием. И, возможно, это делает меня виновником твоего восстания.

Элинор встала.

– Если бы ты принял решение ограничить мою свободу, то ошибся бы вдвойне.

– Большинство отпрысков женского пола из благородных семей не ходят на рыбалку, не прыгают голыми в озера, не ездят верхом на лошадях своих братьев, не падают с них и не ломают себе руки, Нелл. А когда они вырастают, то не рискуют, отправляясь в Воксхолл в одиночестве, и не сбегают прочь, чтобы пообедать с закоренелыми распутниками, не поставив в известность кого-нибудь до или даже после этого поступка.

– Я думала, что Деверилл твой самый близкий друг.

– Так и есть. Но ты – моя сестра, – Себастьян шумно выдохнул. – Вот что я пытаюсь сказать: если ты хочешь найти себе мужа, ищи его. Если ты хочешь посетить Воксхолл или понаблюдать за гонками на лодках, то один из нас сопроводит тебя туда, и без всяких жалоб. Но не… ради Бога, не подвергай себя опасности. Пожалуйста.

Элинор на мгновение прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы, наконец, все объяснить.

– Себастьян, я тебя люблю. Нет, не надо на меня так смотреть. Я действительно люблю тебя. Но та кровь, что сделала тебя лидером, которая заставляет тебя ненавидеть ограничения и требует, чтобы ты принимал решения сам – эта кровь течет и в моих жилах тоже.

– Я знаю это.

– Тогда ты должен также знать, что до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать, я могла… делать то же самое, что делали вы. А потом мне запретили это делать.

– Элин…

– Но сейчас, в настоящее время, если я желаю рисковать, то я все равно это сделаю. Однако в этот раз это будет моя ответственность, мое решение. Если я сломаю себе руку, или потеряюсь, это будет моя вина. А не твоя.

– Может быть, ты и я видим это в таком свете, но остальная часть Лондона посмотрит на это по-другому. Они увидят…

– Меня не волнует, что они увидят. Я сознаю, что, в конечном счете, мне придется вернуться к скромным мечтам и ограниченным амбициям, и все из-за того, что так диктует Общество, а родословная Гриффинов требует, чтобы меня вынудили выйти замуж за какого-нибудь дурака по твоему выбору. Но до тех пор я буду развлекаться. Долго или нет, но, по крайней мере, я сделаю это.

– Меня беспокоит то, что когда ты потом будешь оглядываться на эти моменты веселья, то можешь счесть их самой большой ошибкой, которую ты когда-либо совершала.

– Тогда, по крайней мере, это будет ошибка, которую я сделала сама.

Герцог позволил сестре оставить последнее слово за собой. Это было чем-то значительным, но, учитывая сомнение и беспокойство которые все еще можно было прочитать в его взгляде, он остался при своем мнении. Элинор старалась сделать свое объяснение как можно более ясным, тем не менее, никто не перешел на ее сторону. Никто, кроме, возможно, Валентина, но его едва ли можно учитывать.

Со слезами, бегущими по лицу, девушка почти ввалилась в утреннюю комнату, удивив свою тетю и упав ей на плечо с рыданиями, которые слишком долго неосознанно сдерживала.

– Мне так жаль, – причитала она, ее голос был заглушен плечом тетушки Тремейн.

– Ох, милая, а я без зонтика, – ответила ее тетя, погладив девушку по спине. – Поплачь, Нелл. Кажется, тебе это нужно.

– Я не хочу плакать. Я хочу ударить кого-нибудь.

– Надеюсь, не меня. Я догадываюсь, что ты имеешь в виду Мельбурна, но бить его я бы тоже не рекомендовала. Он слишком мускулистый.

– Нет, не его. – Элинор вытерла глаза и выпрямилась. – Я вообще не знаю, кого на самом деле я хочу ударить. Все это расстройство – только моя вина. Но я так просто не сдамся и не собираюсь делать то, что как все считают, я должна делать. Это несправедливо.

Глэдис взяла ее за руку, подвела к кушетке и усадила, после чего налила им обеим по чашке чая, который принес ей Стэнтон.

– Думаю, что я воздержусь от комментариев до тех пор, пока не узнаю, о чем, во имя небес, ты ведешь речь.

Икая, Элинор отхлебнула чай.

– О, да, полагаю, что так. Я приношу свои извинения, тетушка Тремейн. Просто в моей голове так много всего, что я…

– … что ты не можешь поверить, что кто-то другой не может не знать об этом. Но ты должна мне все рассказать.

– Конечно. – Элинор сделала вдох и еще один глоток чая. Она очень хотела рассказать обо всем своей тете. Кроме Деверилла, она не могла подумать ни о ком, кого она могла бы посвятить в это. Барбара, конечно, кое о чем догадывалась, но только Дерверилл знал все. Добрые голубые глаза смотрели на нее, пока она потягивала чай. Глэдис Тремейн была совершенной леди. Она любила своего мужа, несмотря на то, что тот был ниже ее по положению. И, насколько Элинор знала, до, во время и после своего замужества никогда не посмотрела на другого мужчину. Тетушка совершенно определенно никогда не испытывала желания поцеловать повесу, но Элинор надеялась, что та поймет причины, стоящие за этим бесполезным стремлением.

– Я объявила о своей независимости, – произнесла девушка.

– Пип так и сказала. И что это за независимость?

– От Гриффинов. Я объявила о том, что собираюсь сама найти себе мужа без их помощи или вмешательства. Что буду делать то, что я хочу и общаться с кем пожелаю. И что я буду одеваться так, как мне нравится.

Ее тетушка спокойно сидела на кушетке и пила свой чай.

– И Мельбурн был с этим не согласен?

– Нет, он согласился.

– Он согласился? О! Тогда, может быть, проблема в том, что ты не наслаждаешься своей только что обретенной свободой?

– Нет, и это тоже не так.

– Моя милая, боюсь, что мне понадобится немного больше информации для того, чтобы я смогла предложить тебе какой-нибудь совет или помощь.

– Как мне объяснить тебе это, тетушка? – Элинор всплеснула руками, а затем снова опустила их к себе на колени. – У меня есть возможность быть свободной, делать, что я хочу. Но я не знаю, что это включает в себя.

– Ты оправилась на ленч с маркизом Девериллом без компаньонки. Мне кажется, это и есть свобода, Нелл.

– Нет, это не так. Не с Девериллом. Я имею в виду, что хотя он и говорит в моем присутствии о таких вещах, о которых большинство мужчин предпочли бы умолчать, но при этом он лучший друг Себастьяна и знает правила.

– Правила, – повторила тетя Тремейн с сомнением в голосе.

– Это правила, которые касаются поведения джентльменов в отношении меня, установленные Себастьяном, Шеем и Закери.

– Ты имеешь в виду, что ты чувствуешь себя слишком…безопасно в присутствии Деверилла? – Глэдис хихикнула. – Никогда не думала, что когда-нибудь свяжу эти два слова одним предложением: «безопасность» и «Деверилл». Как странно.

Возможно, так и было поначалу, но сейчас это утверждение больше не было правдивым. Не после того, как Валентин поцеловал ее. Но, несмотря на его случайный словесный флирт, он уже предупредил ее о том, что между ними ничего не случится, а девушка хотела этого, черт бы все побрал.

Элинор одернула себя. Маркиз опять появился перед ее мысленным взором, одна только мысль о нем, о его теплых губах, отвлекала ее не только от разговора с тетушкой, но и от ее более масштабных намерений.

– Я ощущаю себя так, словно зря трачу время, – произнесла она. – Я знаю, что, в конечном счете, и скорее раньше, чем позже, я зайду на один шаг дальше того, что Себастьян готов вытерпеть, и он положит конец моему восстанию. А я совсем не имею понятия, что делать. Что предпринять, чтобы максимально использовать свой момент. И, что бы я ни делала, мне постоянно кажется, все это ранит или расстраивает моих братьев – особенно Себастьяна. Мне очень не хочется причинять им боль.

– Это сложная дилемма. Думаю, что свобода, всегда имеет цену.

– То же самое мне сказал и Деверилл.

– Тогда у него много здравого смысла. – Тетушка Тремейн приподняла бровь. – И это удивляет.

Да, так оно и было. На самом деле, сочувствие и понимание Валентина стали для нее источником постоянного удивления. Элинор помешала чай в своей чашке. Тем не менее, у нее было такое ощущение, что если она об этом расскажет кому-нибудь, то все его понимание тут же исчезнет. Что, как только она произнесет эти слова вслух, маркиз немедленно превратится для нее в прежнего пресыщенного, циничного распутника, такого же, каким он выглядит и для всех остальных. А она не хотела, чтобы это случилось.

Все, однако, свелось к тому, что любое происшествие было обязано значить что-то только для нее. Так же как и выполнение, и последствия этого поступка ложились только на ее плечи.

– Что мне в действительности сейчас нужно, – с глубоким вздохом проговорила девушка, ее слова едва не обгоняли ее мысли, – так это знать, что, по крайней мере, ты понимаешь, что я пытаюсь сделать.

Тетя долго смотрела на нее.

– Даже ты сама не понимаешь этого, дорогая.

– Но…

– Я – понимаю. Твоя мать была моей сестрой, дочерью графа, которая внезапно вышла замуж и стала герцогиней. И не просто какой-то герцогиней, заметь, а герцогиней Мельбурн. Титул, который принадлежит семье с восьмисотлетней историей и ведет свое происхождение от римлян.

– От Грифануса, – подсказала Элинор. Она выросла, зная об этом, о том, что ее семья практически основала британскую аристократию.

– Для Элизабет это было тоже нелегко, – продолжила тетушка Тремейн. – но она решила, что это стоит того. Она очень гордилась тем, кем была, и наследством, часть которого принадлежала ее детям.

– Так я должна просто прекратить все это и умолять Мельбурна найти мне мужа по его выбору? Кого-то, кто достоин меня?

– Нет. Ты должна делать то, что ты считаешь нужным, чтобы быть счастливой. Только помни, что твое имя не стоит особняком, Элинор. Есть и другие люди, которые носят его.

– Я знаю это, – она поцеловала свою тетю в щеку. – И я не забуду об этом. Спасибо тебе.

– Не думаю, что я чем-то помогла, но на здоровье. И если тебе когда-нибудь понадобится дружественное ухо, то у меня их два. – Тетя Тремейн отодвинула чашку в сторону и встала. – Я даже не попросила тебя быть осторожной, потому что знаю, что ты и так помнишь об этом.

– Я попытаюсь, – исправилась Элинор, провожая пожилую леди до парадной двери. И ей лучше стараться изо всех сил, учитывая то, что почти произошло со Стивеном Кобб-Хардингом. Что могло случиться, если бы там не было Валентина, который уже дважды пришел ей на помощь. Рассчитывать на него еще раз будет безрассудно, как бы она не была безумно в него влюблена.

Но ей придется довериться ему еще хотя бы один раз. После того, как все вокруг рассуждали о приключениях, и о том, что ей позволяли делать, когда она была ребенком, у девушки возникла одна идея. Элинор улыбнулась, направляясь обратно в утреннюю комнату, к стоявшему там маленькому письменному столу. У нее будет собственное приключение. Теперь все, что ей нужно – это смелость, чтобы попросить Валентина помочь ей добиться этого, и, самое важное, суметь пройти через это вместе с ним.

Валентин отправил одного из грумов доставить письмо Кобб-Хардингу, а сам прогуливался недалеко по улице, чтобы понаблюдать и увидеть, что произойдет потом. Как он и ожидал, через десять минут Стивен Кобб-Хардинг в ураганном темпе выскочил из дома, понесся к своей крошечной конюшне, взобрался на лошадь и с грохотом поскакал в направлении Пэлл-Мэлл[14]. Следуя за ним на благоразумном расстоянии, Валентин позволил себе мрачно улыбнуться. Он видел, как этот дурак бродил из одного клуба в другой, очевидно, пытаясь проверить, продали его расписки кому-нибудь или нет. Ответы должны были быть опустошающими. И поскольку маркиз был заинтересован в этом, каждая унция агонии и тревоги была весьма заслужена этим негодяем.

Сейчас Кобб-Хардинг мог кричать и проклинать всех и вся, изливать свою ярость на небеса, но он почти ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию. Хотя Валентин и не сказал ничего об этом Элинор, но он заботился вовсе не о каждой наивной дебютантке в Лондоне; его интерес заключался в том, чтобы избавить от неприятностей ее саму и ее репутацию.

И поэтому его письмо к Кобб-Хардингу было кратким. Он должен заплатить, или покинуть страну. А если в течение месяца, во время которого он будет оставаться в Англии, этот болван снова подойдет к девушке или скажет хотя бы одно слово ей или кому-то из ее семьи, то в тот же день он окажется в тюрьме для должников или на борту баржи с преступниками. Если Валентин сможет это устроить. Долг в двадцать три тысячи фунтов, без какой-либо надежды выплатить его – это серьезное преступление.

Когда Стивен не появился из «Уайтс», Валентин подошел ближе к клубу. Кобб-Хардинг сидел у эркера[15], распивая бутылку бурбона. Несомненно, ему пришлось заплатить за нее наличными.

Валентин мрачно улыбнулся. Он, как правило, не разрушал жизни других мужчин; маркиз не слишком интересовался большинством из них, чтобы затруднять себя этим. Однако этот определенный мужчина влез прямо в середину его дружеских отношений. А может быть даже сверх этого, хотя Валентин и не мог придумать, как это назвать. Все, что имело значение – это то, что Стивен Кобб-Хардинг уберется с глаз долой. Навсегда.

Валентин не собирался стоять и наблюдать, как другой человек ищет забвения в выпивке, так что маркиз вернулся к Яго и запрыгнул в седло. Его возможности для другого времяпровождения в это время дня были ограничены. Никакой игры по-крупному сейчас в клубах не найти, в Парламенте сегодня не было дневных сессий, и каждая из леди, чьей компании он мог бы пожелать, навещала сейчас своих друзей.

Нахмурившись, Валентин повернул Яго домой. Он не желал никакой женской компании уже больше недели. Нет, это было не совсем правдой, потому что он становился твердым практически каждый раз, когда вызывал в своем воображении образ Элинор Гриффин, что случалось с тревожащей частотой. Ни один порядочный распутник не тратит так много времени и усилий на одну женщину, и особенно на ту, чью благосклонность он не может и надеяться завоевать, а в здравом уме никогда и не попытается этого сделать. Все это было смешно.

Если бы не его идиотский долг Мельбурну, он мог бы отправиться и устроить свидание с Лидией или леди Даннинг, или любой из двух дюжин других красоток, которых он заманивал в свои сети на протяжении прошлого или позапрошлого Сезонов. Но в настоящий момент Валентин не мог это себе представить. Он не мог вообразить, что его удовлетворит одна из них, в то время как Элинор все еще бродит по Лондону в поисках идеального приключения и ввязывается в Бог знает какие неприятности.

Вот в чем дело, решил он. Не в том, что он не может перестать думать о ней, а в том, что ему не терпится выплатить свой долг и жить дальше. А единственный способ, которым он мог избавиться от обязательств перед Мельбурном, – это прекратить проказы Элинор. И единственный способ, каким он может сделать это, – помочь ей найти ее приключение и мужа.

– Черт, черт бы все побрал, – пробормотал маркиз, повернув к дому.

Его беспокоило гораздо больше, чем он хотел признать, то, что до вечера у Бельмонта Элинор могла рассматривать Стивена Кобб-Хардинга в качестве потенциального супруга. Они потанцевали вместе, поболтали о разных пустяках на протяжении одного дня, и она сочла его подходящей парой. Этот сценарий закончился не слишком хорошо, и Валентин не испытывал сожалений по этому поводу.

Она не назвала ему каких-либо других потенциальных кандидатов для того, чтобы он мог рассмотреть их, и Валентин задумался почему. Да, он, скорее всего, высмеял бы их, но как она могла ожидать от него обратного? Большинство молодых, неженатых джентльменов не годились ни на что, кроме шуток над ними. И они определенно не были достаточно хороши для нее.

– Что? – громко спросил он себя, нахмурившись. Откуда взялась эта мысль? Мужчина недостаточно хорош для какой-то женщины? Такой женщины не существует. За исключением того, что она, несомненно, существовала.

– Хоббс, – спросил маркиз, когда дворецкий открыл для него парадную дверь Корбетт-Хауса, – знаем ли мы каких-нибудь молодых, привлекательных холостяков, которые могут понравиться молодой леди, ищущей приключений?

– Вы, милорд, подойдете, – немедленно ответил Хоббс, принимая его сюртук, шляпу и перчатки и ногой закрывая дверь.

Валентин фыркнул.

– Я сказал «молодые». Мне уже тридцать два. И я, вероятно, забыл добавить к списку «правильного поведения».

– Ох. В этом случае, лорд Закери или лорд Шарлемань? Граф Эвертон? Роджер Нолевилл? Стивен Кобб-Хардинг? Томас Честерфилд? Томас Атертон? Лорд Вэрфилд? Джон Фиц…

– Вполне достаточно, – прервал его Валентин. – Ты мог бы ответить на мой вопрос такими словами как «очень много, милорд» или «почти дюжину, милорд». Я не просил долго и скучно перечислять мне их имена.

– Мои извинения, милорд. Есть очень много молодых джентльменов, которые подходят под это описание, милорд.

– Убирайся прочь.

Хоббс поклонился и направился по боковому коридору в сторону жилых помещений для прислуги.

– Немедленно, милорд.

– Подожди минуту.

Дворецкий спокойно повернулся, его невозмутимое выражение лица не изменилось.

– Да, милорд?

– Есть какие-нибудь новости?

– Вы получили очень много писем и визитных карточек, милорд.

– Неужели ты и Мэттьюз объединились, чтобы прикончить меня, доведя до удара?

– Я не был осведомлен о том, что ваш камердинер пытается прикончить вас, милорд. Я поговорю с ним об этом.

Ага, значит, они работают по отдельности, во всяком случае, работали до этого момента.

– Письма и визитные карточки от кого, Хоббс?

– Леди Френч, леди Дюмон, леди Кастер, мисс Энн Янг, леди Элинор, леди Бетенридж, леди Филд…

– Спасибо, Хоббс. – Валентин прервал свое отступление вверх по лестнице. – Ты сказал «леди Элинор»?

– Да, милорд.

Его сердце пропустило удар, а затем начало стучать еще чаще, чтобы компенсировать остановку.

– Визитная карточка или письмо?

– Письмо.

– Я возьму его.

Дворецкий вернулся к своему месту и вытащил письмо из кипы корреспонденции, разбросанной по боковому столику и подносу. Поднявшись по ступенькам к Валентину, Хоббс вручил ему послание.

– Будут еще какие-то приказания, милорд?

– Нет. А сейчас уходи прочь.

– Да, милорд.

– И меня нет дома ни для кого, кроме Гриффинов. Если только это не Мельбурн. Если герцог нанесет визит, то я сбежал в Париж.

– Да, милорд.

Валентин укрылся в маленьком кабинете, примыкавшем к его личным комнатам, и уселся там за стол. Он положил письмо перед собой, выровняв его так, чтобы оно было параллельно поверхности стола из красного дерева. А затем маркиз долго его разглядывал.

Предвкушение, циркулирующее внутри него, было новым ощущением. Он не привык вкладывать столько… ожиданий в незначительную записку, в послание от какой-то девчонки, но его руки дрожали, когда он поднес письмо к своему лицу.

Слабый запах лаванды практически указывал ему путь в Гриффин-Хаус к Элинор.

– Господи Иисусе. Это всего лишь письмо, Деверилл, – обругал он сам себя, сунув палец под восковую печать, чтобы вскрыть послание.

– «Деверилл», – прочитал он, – «Я подумала о приключении. Когда я смогу поговорить с тобой об этом? Элинор.»

Нахмурившись, Валентин перевернул страницу. Ничего.

– И это все? – произнес он вслух.

Это разочаровало его. Никаких протестов по поводу страстной тоски от женщины, которая, в конце концов, заявила, что хотела бы иметь его в качестве своего приключения. Никаких просьб о помощи, ничего, кроме шести – нет, семи, поправил он себя, подсчитав еще раз – вопросительных слов о том, когда она сможет поставить его в известность о своем решении. Никаких «дорогой» или «Валентин» или «Ваша». И вообще ничего таинственного. Черт, она могла бы показать эту записку Мельбурну без страха подвергнуться цензуре или наказанию.

Возможно, в этом и было дело, подумал маркиз, приободрившись. Мельбурн проверет ее корреспонденцию, так что она, конечно же, не могла включить в письмо ничего слишком личного – такое, к примеру, как имя, данное ему при крещении. В конце концов, она ведь называла его по имени раньше.

Значит, ему следует быть таким же сдержанным в своем ответе. Глубоко вздохнув, Валентин вытащил лист бумаги из ящика и обмакнул перо в чернила.

– «Элинор», – написал он, проговаривая вслух то, что писал, – «я буду присутствовать на Большом бале у Кастеров этим вечером. Если ты собираешься посетить его, то мы сможем поговорить».

– Хм. Нет, – передумал Валентин. Это звучало слишком секретно. Смяв бумагу, он начал сначала, с того же приветствия и той же информации. «Я буду счастлив, выслушать там ваши планы».

Это звучало лучше, но нужно было что-то, чтобы убедить Мельбурна в том, что он просто остается вежливым. Маркиз начал писать записку в третий раз, закончив ее словами «Оставьте для меня кадриль или другой танец. Деверилл.»

– Это подойдет. – Подув на чернила, он сложил и запечатал записку, а затем вызвал лакея, чтобы тот доставил ее по назначению.

У него было приблизительно пять часов до того времени, когда он планировал прибыть на Большой бал у Кастеров. Дюжина просьб от леди ждала его внизу; любая из них будет признательна и довольна, если он вызовет ее или нанесет ей визит. Тем не менее, в данный момент он не хотел быть удовлетворенным. Валентин хотел, чтобы это странное предвкушение пробегало под его кожей, ощущать нетерпеливое ожидание чего-то с подлинным волнением – и, конечно же, с возбуждением.

Так что вместо того, чтобы ответить или хотя бы просмотреть груду своей корреспонденции, маркиз отправился вниз, чтобы сделать нечто совершенно нехарактерное для него. Валентин пошел в библиотеку читать книгу.

Элинор читала доставленную записку.

– Кадриль или другой танец? – повторила она, нахмурившись. – Конечно же, это не доставит мне больших проблем.

Закери поднял взгляд от своей собственной корреспонденции.

– Что это значит, Нелл?

– Ничего. Просто замечание.

Она попыталась уважать желание Деверилла избегать любых персональных затруднительных положений, хотя сама не видела, как можно стать более тесно связанными, чем они, кроме того, что делается в обнаженном виде. Конечно же, эта мысль заставила девушку покраснеть, а по ее коже пробежала горячая волна.

– Ты собираешься на прием у Кастеров этим вечером, не так или? – настаивал Закери, прочертив линию в своем письме. – Кастеры утверждают, что это будет самый большой бал в этом Сезоне.

– Это потому, что леди Кастер всегда так говорит. Я не стану торопиться выносить свое суждение.

– Но ты едешь на бал?

Так как ей нужно оставить кадриль или другой танец для Деверилла, то предполагается, что она поедет на бал.

– Да, я планирую это сделать.

– С нами?

– Я поеду с вами в одном экипаже, если вы не возражаете.

С минуту ее брать сидел молча, затем шумно вздохнул.

– Как долго ты собираешься заниматься этим?

– Я думала, ты на моей стороне.

– Я был бы, если бы полагал, что этим ты обретешь что-то, что сделает тебя счастливой. Но, честно говоря, я не вижу, чего ты этим добилась, кроме того, что еще больше споришь с Мельбурном и плачешь, когда встречаешься с тетей Тремейн.

– Кто сказал тебе, что я плакала?

Закери поднялся на ноги, на его худом лице застыло недовольное выражение.

– Ты же знаешь, я не слепой. Твои глаза были красными и опухшими. И…

– Предполагается, что леди не говорят о таких вещах, Закери.

– Ты не леди; ты моя сестра. И, между нами, я никогда бы не позволил Мельбурну заставить тебя выйти замуж за того, кто тебе не нравится.

Замужество. Она практически забыла, что именно это было главной причиной ее восстания, и насколько ее братья были в этом заинтересованы.

– Благодарю тебя, но ты бы никогда не стал противостоять Мельбурну, если бы тот настаивал на чем-то. Вы оба, ты и Шей, склоняетесь перед каждым его приказом, как будто он – какое-то фантастическое существо, а не просто брат, который старше вас на пять лет.

– В моем случае – на восемь лет, – заметил он. – И на одиннадцать – в твоем. На одиннадцать лет больше опыта и мудрости, чем у тебя. Это – не просто возраст.

– Я пока еще знаю, чего хочу, и кто я такая. И лишних одиннадцать лет не изменят этого. Я не позволю приказывать себе, Закери.

Ее брат поднял вверх руки.

– Отлично, отлично. Я сдаюсь. Я не хочу спорить с тобой. Просто мне кажется странным, что ты принимаешь совет от Деверилла, и не хочешь прислушаться к моему.

– Я прислушиваюсь к советам, – исправилась Элинор. – Но поступаю так, как пожелаю.

– А прислушиваться к советам Деверилла относительно сердечных дел – глупо. У него даже нет сердца. И это, вероятно, делает его наименее подходящим человеком во всей Англии, который поможет тебе найти мужа.

Элинор засунула послание Валентина в карман своей мантильи и встала.

– Я не собираюсь дальше обсуждать это. Просто подумай, у кого бы ты мог попросить совета, если бы собрался изменить свою жизнь.

– Но мне нравится моя жизнь, – ответил Закери, когда она покидала комнату, но Элинор притворилась, что не слышит его.

Она могла признавать, что Закери был счастлив, но это еще сильнее заставляло ее желать того же для себя. Она не была счастлива; все вокруг оказывалось борьбой или вызовом, и ее шансы на достижение того, чего она хотела в жизни, оставались небольшими.

Кажется, даже ее восстание не изменило все вещи в ее направлении. Тот человек, в объятиях которого она хотела находиться, писал ей совершенно безликие письма и ничего не обещал, а только предлагал встретиться за кадрилью или другим танцем, чтобы она могла рассказать ему о своих мечтах. А как он может ответить на то, что она расскажет, Элинор не имела ни малейшего понятия, только очень сильно нервничала.

– Мужчины, – пробормотала она, поднимаясь наверх, чтобы изучить только что прибывшие платья от мадам Констанцы и решить, что она наденет сегодня вечером.