"Григорий Гибивич Ходжер. Белая тишина ("Амур широкий" #2) " - читать интересную книгу автора

назад, когда охотились вместе, был совсем другим, а теперь -- не узнаешь.
Отчего он стал таким? Оттого ли, что деревянный дом построил? Или, может,
потому, что стал хозяином халико и на время хозяином гребцов? Совсем
разленился. На охотника не похож, спит долго, покрикивает на людей, как на
собак. Нехорошо. Другой стал Американ, совсем другой".
Потом мысли Пиапона перенеслись домой, в Нярги, от которого он всё
дальше и дальше удалялся. Вспомнил жену, дочерей, одна из которых уже была
замужем, другая на выданье, вспомнил присмиревшего постаревшего отца,
братьев и сестёр. И у него опять защемило в груди, как тогда, когда покидал
родной дом. Он опять и опять спрашивал себя, какая неуёмная сила поволокла
его в эту неведомую таинственную Маньчжурию? Любопытство? Стремление познать
неведомое? Да. Всё это верно. После того как Пиапон десять лет назад поездил
по Амуру в поисках сбежавших из дому Идари с Потой, он постоянно мечтал о
новой поездке, у него появилась необъяснимая жажда познания окружающего.
Жаждущий пьёт воду, а Пиапон не мог утолить своей жажды, потому что не мог
выехать из дома, не обеспечив семью продовольствием. Только нынче зимой ему
удалось добыть столько пушнины, что он вдосталь оставил дома крупы, муки,
взял с собой другую часть пушнины, на которую надеялся накупить продуктов на
зиму.
Он даже не смел думать о поездке в Маньчжурию. Он хотел, как Калпе,
который уже раз ездил на русской железной лодке до Хабаровска -- Бури,
съездить вниз по Амуру до Николаевска, который нанай называют -- Мио. Но во
всём виноват Холгитон.
Как-то зимой на охоте, когда Пиапон пришёл в его аонгу слушать сказки,
он начал рассказывать о Маньчжурии. Холгитон рассказывал о Сан-Сине так,
будто родился в этом городе и прожил половину жизни, а на самом деле он
никогда не бывал в нём. Пиапон почувствовал, как начала жечь его давнишняя
жажда, и он решил во что бы то ни стало, при первой возможности, съездить в
эту страну, посмотреть на неё своими глазами, пощупать своими руками.
И такая возможность вдруг представилась: прошёл слух, что хозяин халико
Американ собирается ехать в Сан-Син. Пиапон сперва договорился с зятем, с
братьями Калпе и Дяпой, чтобы они заготовили ему летом рыбий жир, осенью
кету и юколу, и, лишь когда те дали согласие, поехал к Американу в Мэнгэн.
Узнав о предстоящей поездке Американа и Пиапона, засобирался и Холгитон.
"Перед смертью хочу, чтобы моя нога походила там, где ходила нога моего
отца-халады", -- торжественно заявил он.
Халико всё выше и выше поднимался по Амуру, и Пиапон уже много узнал
такого, чего никогда не увидел бы, сидя в Нярги, познакомился с интересными
людьми, которых никогда бы не встретил.
Но чем дальше удалялся он от родного дома, тем больше ощущал, как
раздваивается он сам: один Пиапон рвался в Хабаровск -- Бури, в Сан-Син,
другой тянул обратно в родное Нярги.
"В Хабаровске -- Бури продай пушнину, закупи что надо, садись в русскую
железную лодку и вернись в Малмыж, а там до дома -- раз плюнуть", -- твердил
второй Пиапон.
"Плешина твоего отца [Плешина твоего отца -- нанайское оскорбительное
выражение.]. Посмотрим Сан-Син!" -- протестовал первый.
-- Дорогу осиливают только сильные, -- неожиданно для самого себя вдруг
сказал вслух Пиапон.
Американ приподнял голову, удивлённо посмотрел на кормчего.