"Вольфганг Хольбайн. Немезида: От часа тьмы до рассвета ("Немезида" #2)" - читать интересную книгу автора

искал в себе чувство, что я потерял человека, к которому я хоть и испытывал
спонтанную антипатию, но с которым, тем не менее, меня связывала до ужаса
похожая судьба, мысли о которой я более или менее успешно старался подавлять
в себе все прошедшие годы. Возможно ли, чтобы одна страшная ночь так
основательно переменила человека (меня)? Или я вовсе не так переменился, и
этот циничный, хладнокровный тип уже давно был частью моей личности, так
хорошо запрятанной, что даже я сам не мог распознать его под маской иногда
неуклюжего, но все же весьма достойного симпатии, милого Франка?
- Дети не делают ничего подобного! - еще раз повторила Юдифь так
решительно, как будто, повторяя это снова и снова, она могла отменить саму
смерть Эда.
- Никогда не слыхала о детях-солдатах в Африке? - голос Элен прозвучал
ясно и деловито. Она изучала Эда оценивающим взглядом медика, который уже не
раз встречался с резаными ранами. Я не знал, что за пилюли она носила с
собой в сумочке, но я думаю, что именно они поспособствовали тому, что такая
сильная паника прошла так быстро и так бесследно. Хотелось бы и мне иметь
такие таблетки. Должно быть, они имели сильнейшее успокоительное действие:
ничто не напоминало о срыве Элен во дворе, не говоря уже о том, что она
перенесла после гибели Стефана. Она вдруг снова вошла в роль хладнокровного,
невозмутимого врача, который рассматривает и тяжелораненого, и даже
погибшего от ран пациента с одинаково привычным хладнокровием, что в
принципе всегда казалось мне неприятным, отталкивающим свойством врачей,
достойным даже некоего презрения, однако в этот момент это подействовало на
меня успокаивающе. Врача Элен я мог спокойно ненавидеть всем сердцем, зато,
напротив, безумную Элен, потерявшую всякую дисциплину и самоконтроль, я
основательно побаивался, а еще один источник страха был последним, чего я
хотел бы в нынешнем положении.
- Это всего лишь вопрос воспитания, дорогуша, - с видом умника
вздохнула Элен. - Дети могут быть бесконечно более жестокими, чем взрослые.
И еще как могут, мысленно согласился я с ней. Перед моим внутренним
взором на краткий миг вдруг возникла Мириам, как она взглянула на меня в
последний раз глазами человека (ребенка, черт возьми! Ведь она все еще была
ребенком тринадцати, может четырнадцати лет), который с абсолютной ясностью
осознает, что ему предстоит умереть, да еще принять смерть от других детей.
(Была ли она в самом деле мертва? Неужели она это действительно сделала?
Действительно ли я никак не мог удержать ее от самоубийства, ведь в
противном случае они разорвали бы ее на куски?) Голоса детей, которые
загнали нас наверх башни, звучали в моих ушах, как будто они снова были
здесь, как будто они вышли из моего сна и попали в реальность. Они обступили
меня и смеялись жестоким, холодным смехом, который нельзя было ничем иным
объяснить, как радостью кровожадных садистов.
Да, они пришли из моего сна. Я попытался вытеснить из моего сознания
воспоминания о все время возвращавшемся кошмаре. Это был всего лишь плохой
сон, ужасная фантазия, корни которой я не мог осознать, это был лишь пустой
звук, не более того. Я никогда не верил в различные толкования сновидений, а
также не доверял гороскопам и людям, которые утверждали, что можно
предсказать ожидаемую продолжительность жизни человека на основании длины
его большого пальца на ноге. Это был совершенно чуждый мне мир, и я не мог
допустить, чтобы тот ужас, который набросился на мое беспомощное сознания во
время сна и обморока, объединился с кошмаром этой ночи и превратил меня в