"Азарт и страсть" - читать интересную книгу автора (Дал Виктория)

Глава 7

Ее противник, лорд Честершир, поднял свои маленькие глазки и, глядя на нее, усмехнулся с триумфом. Марш тоже посматривал на нее, облизывая губы. Эмма хотела, чтобы Сомерхарт стоял за ее спиной, но он ушел часом раньше.

Марш наклонился ближе и проговорил, глядя на ее грудь:

– Похоже, удача изменила вам, леди Денмор. Могу я предложить вам мою руку, чтобы прогуляться по комнате?

Вот идиот… Даже Честершир бросил на него удивленный взгляд. Если и оставались какие-то сомнения по поводу ее отношений с Сомерхартом, то все они испарились во время обеда. Они сидели на противоположных концах стола, но расстояние не останавливало Сомерхарта от своих притязаний. Он то и дело бросал на нее многозначительные взгляды, не говоря уж об улыбках. Кое-кто из гостей смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Герцог по прозвищу Холодное Сердце никогда не позволял себе столь открытого проявления чувств.

Но лорд Марш, очевидно, не собирался открыто ухаживать за любовницей герцога. Скорее всего он обдумывал другую стратегию. И был прав относительно одной вещи – удача не могла постоянно сопутствовать Эмме. Она была не в себе. Она потеряла сто восемнадцать фунтов стерлингов только за последний час. Марш понимал, что пришло время усилить атаку.

– Итак? – спросил он, почти прикасаясь лицом к ее ключицам. – Вы не хотите немного отвлечься?..

– Лорд Марш, – проговорила она сквозь зубы, хотя только что улыбалась публике. – Вы не отодвинете ваше лицо от моей груди?

Он повиновался, но окинул ее суровым взглядом.

– Утром вы не были так холодны.

Замечание Марша привлекло всеобщее внимание, так как было произнесено слишком громко, и разговоры за столом прекратились. Эмма прикусила губу.

– Утром у меня шла игра, Марш. Я могла себе позволить быть снисходительнее с менее удачливыми игроками. Извините меня, джентльмены.

– Глупо! – услышала она шепот Честершира, когда отошла. – Вы могли бы по крайней мере помолчать об этом.

Марш что-то пробормотал в ответ, но Эмма уже вышла из комнаты.

Весь день напряжение не покидало ее. И не только из-за мыслей о Сомерхарте и искушении, но и из-за поведения мужской половины гостей. Джентльмены начали вести себя с ней более сдержанно. За ленчем некоторые леди попытались прекратить разговор при ее появлении. Они снисходительно улыбались, но было очевидно, что разговор касался ее, или Сомерхарта, или их обоих.

А к обеду и мужчины странно поглядывали на нее и бросали косые взгляды, когда она проходила мимо. Эмма все больше беспокоилась, думая, что кто-то подсмотрел за ними утром, когда они были в игровой комнате. Но нет, говорила она себе, этого не может быть, они бы обязательно услышали, если бы кто-то подглядывал за ними.

Ее раздражение перешло в злость, в течение часа она переходила от одного стола к другому, затем направилась на застекленную террасу, которую отделяли от музыкального салона стеклянные двери с мягкими бархатными шторами. Из салона раздавались звуки музыки. Кто-то играл на рояле, по-видимому, там собралось общество леди. Настоящих леди. Эмма спряталась посреди изумрудно-зеленых листьев апельсиновых деревьев и орхидей. Двери салона были закрыты, поэтому она подняла защелку и приоткрыла дверь на дюйм, не больше. Звуки музыки наполняли воздух, смешиваясь с приглушенным гулом женских голосов.

В поместье Моултеров присутствовало не так уж много женщин, большинство были женами почтенных джентльменов. Хотя были приглашены еще две состоятельные вдовы и одна вдовствующая графиня. Графиня обожала игру в пикет и сплетни. Ее голос перекрывал все остальные голоса.

– Я просто представить не могла, что она на такое способна!

Глухой мужской голос перебил:

– Именно об этом я думаю весь вечер.

– Что ж, – продолжала графиня, – видимо, в ней что-то есть, хотя она кажется такой простенькой. А герцог! Он же недаром носит прозвище Холодное Сердце, и вот, пожалуйста, растаял как первый снег на весеннем солнце!

Другая леди кашлянула, прочищая горло.

– И это еще не все… Я заметила незнакомый блеск в его голубых глазах и видела, как он снял женский волос со своих брюк и вышел, не говоря ни слова.

Графиня разразилась смехом. Эмма была уверена, что она слышит, как другая леди вскипела.

– Это так грубо! – выпалила она.

– О, моя бедная леди Уорстер! Простите! – Несмотря на извинения, графиня продолжала смеяться еще несколько секунд. – Я как-то слышала, как герцог сказал, что если и найдется в графстве хоть одна леди, которая не обсуждала бы цвет его глаз, то он вырвет их и подарит ей.

– Эти грубые выражения… их просто немыслимо слышать!

– Но придется. Вы слышали, что он приобрел еще одну железную дорогу? Теперь их у него уже три.

Мужчина покашлял.

– Да, видимо, в ней что-то есть. Герцог, оказывается, не лишен человеческих чувств.

Графиня усмехнулась:

– Ха! Он был «не лишен человеческих чувств», когда я была графиней Шрусбери. Или нет… скорее в нем есть что-то от сатира.

Старческий женский голос задребезжал от смеха:

– Да, козел с копытами. Письмо… одним словом.

– Письмо! Вы видели его?

– О, я видела.

Эмма прижалась к двери, закусив губу. Письмо. Она слышала, как шептались о нем, до нее доходили скудные обрывки информации. Уже стало легендой послание, которое Сомерхарт написал своей любовнице.

Она была уверена, что история была придумана, несмотря на утверждение очередного «очевидца», что он «видел записку собственными глазами». Мужчина по прозвищу Холодное Сердце действительно был высокомерным и сдержанным. И Эмма с трудом верила, что такие слова, как «вожделение» и «пронзить божественные бедра», могли быть написаны его рукой. Конечно, он никогда не стал бы возводить похоть в ранг поэзии. Даже после их утреннего общения она не могла бы поверить, что этот мужчина когда-то сделал предложение женщине на десять лет старше его, которая к тому же была любовницей полдюжины пэров.

Несмотря на все усилия Эммы, слухи о его прошлом доказывали обратное. Голоса за дверью стали глуше, так как никто не хотел рисковать и заслужить неодобрение герцога. Он слишком ясно продемонстрировал свой характер за последние десять лет.

Он никого не подпускал близко к себе. Никого. Но даже шапочное знакомство с Сомерхартом было предпочтительнее холодного отчуждения или открытой враждебности с его стороны. Сомерхарт скупал чужие долги, когда слышал особенно резкие комментарии в адрес своей скандально известной сестры. Долги были тут же востребованы, и прежние условия договора менялись на глазах должников непостижимым образом. Одни просто предпочитали не ссориться с герцогом… другие, не имея ничего, ничего не теряли.

Эмма прислонилась головой к косяку двери. Подслушивание – дело никчемное, но она не хотела уходить, не подведя итог своему ночному представлению. Сдержанное изумление, чуть приподнятые брови и влажные губы… И тут же другая уловка – притворство, что она любовница Сомерхарта.

Эмма прижала пальцы к глазам, словно это могло унять то болезненное напряжение, которое в них было.

Притворяться его любовницей было тяжело – все равно что бороться с собой. Бороться против того, чего она хотела так сильно, против вожделения и радости, против чего-то недопустимого и вместе с тем необычайно притягательного.

И внезапно Эмма поняла невероятное: Харт шептал ей слова, которые никогда, никогда не могли прежде сойти с его губ.

Но разве он уже не сделал невероятные вещи – они осветили его глаза радостью, – приказав ей поднять юбки и раздвинуть ноги, целуя, лаская, рискуя всем? О, он наслаждался этим, погружался в это с той же отдачей, как и она. Он, всегда такой холодный и замкнутый. Развратный и недоступный. Чувственный и абсолютно закрытый. Словно две взаимоисключающие половинки двух разных людей.

Уйдя в свои мысли, Эмма глубоко вдыхала дивный запах деревьев и душный аромат цветов. Комната освещалась только рассеянным светом канделябров, тяжелые шторы отделяли ее от холодной ночи. Место было уютное и безопасное. Дивное уединение. Воздух, как теплый, приятный ручеек, тек по ее коже каждое мгновение, когда она двигалась, и она находила защиту даже в этом. Мир отодвинулся от нее, и она была рада, что нет рядом ни одной живой души.

Здесь, в эту тихую лунную ночь, она чувствовала себя посреди лета, и ей хотелось свернуться на постели из зеленой травы. Если бы ей не надо было хранить свой секрет, она могла бы обрести мир и покой.

Кто-то другой сел за инструмент. И теперь музыка звучала мажорно и громко. И последнее напряжение оставило тело Эммы. Она унеслась в воспоминаниях далеко-далеко… Туда, к пруду около дома ее дяди…

Она лежала с книжкой в высокой траве. Или, может быть, еще дальше, на океанском побережье со своей матерью. Счастливые, ничего не опасавшиеся… как всегда, когда им удавалось куда-то уехать. Но эта уютная сцена – она притулилась к матери, та нежно гладит ее по голове – была преисполнена плохого предчувствия, неясного ожидания того, что ждало ее впереди, поэтому Эмма попыталась отогнать это видение.

Ее глаза открылись. Он стоял перед ней, скрестив руки на груди и наблюдая за ней.

– Харт, – прошептала она, не понимая, рада она видеть его или нет.

Он медленно наклонил свою красивую голову к плечу.

– Эмма, – прозвучало в ответ. Его язык смаковал ее имя, и его губы разошлись в полуулыбке, которая тотчас исчезла, и гримаса недовольства заменила ее. – С тобой все в порядке?

Эмма, отклонив голову назад, прислонилась к стене и кивнула.

Его холодные, жесткие глаза изучали ее. Пристальный осмотр, казалось, не удовлетворил его.

– Я помешал?

– Нет. Я… – Музыка закончилась красивым пассажем, который напомнил Эмме о ее цели. Она прикрыла французские двери, чтобы никто не подслушал их. Когда она снова повернулась к Харту, его голубые глаза сверкали изумлением.

– Подслушивала?

Она пожала плечами и отодвинулась от стены, остановив взгляд на бокале в его правой руке.

– Я надеюсь, это для меня?

И тут он улыбнулся по-настоящему.

– Ты бесстыдница.

– Мм… Умираю от жажды.

Он протянул ей бокал бренди, и Эмма быстро опустошила его. Харт взял пустой бокал из ее рук и поставил на низкий стол.

– От кого ты прячешься, Эмма?

– Я плохо играла сегодня. – Она прошла мимо него, пробегая пальцами по блестящим листьям деревьев.

– Я говорю не о сегодня, а о каждом вечере.

Несмотря на шок от его слов, Эмма улыбнулась:

– Не драматизируйте, Сомерхарт. Я прячусь не больше, чем вы. – Она бросила многозначительный взгляд, и он в недоумении приподнял брови.

– Что ж. Тогда от кого ты прячешься сегодня? Или ты сбежала сюда, чтобы шпионить за другими гостями?

– Возможно.

– Если ты хотела послушать музыку, то могла просто войти в салон.

– Может быть. – Она была не в состоянии сдержать улыбку, хотя старалась склонить голову к апельсиновому дереву, а не к этому невозможному мужчине.

– Ты услышала что-то интересное?

– Менуэт Гайдна и «Багатели» Бетховена.

– И?..

Эмма вздохнула и тяжело опустилась на каменную скамью.

– Я не думала, что вы так любите сплетни.

Он не смягчился.

– И я не думал, что ты любишь их, Эмма.

Она ничего не могла поделать и подняла голову, услышав свое имя, произнесенное с таким неподдельным чувством.

– Что-то не так?

Она глубоко вздохнула и сдалась.

– Люди стали странно относиться ко мне…

– Плохо? – перебил он.

Эмма покачала головой:

– Нет, только… они, кажется, удивлены.

– Удивлены?

Эмма встретила его взгляд и выдержала его.

– Они сплетничали о женщине, которая смогла растопить лед в душе герцога Холодное Сердце.

– Я понимаю.

– Они находят меня абсолютно ординарной и не могут понять, чем я могла заинтересовать вас…

Его скулы ходили ходуном, но он не сказал ни слова.

– Тебе просто ненавистна мысль, что кто-то обсуждает тебя. Тогда зачем ты слушаешь сплетни? И без всякой причины я напоминаю тебе, что не хочу отступать. – Хотя его лицо хранило напряженное выражение, Сомерхарт пожал плечами и опустил руки. – Я должен сказать, что утром получил такое наслаждение, какое этим людям и не снилось.

– Но больше этого не случится. – Она вложила в это заявление силу, какую на самом деле не чувствовала, и он невольно улыбнулся. Эмма сдержалась, понимая, что он пустит в ход все свое обаяние, понимая, что она может уйти, так и не приняв решения.

Но он удивил ее. Вместо того чтобы сесть рядом с ней, Сомерхарт занял скамью напротив. Казалось, он снова настроен на разговор.

– У тебя есть семья?

– Нет. Расскажите мне о своей сестре.

Он хмыкнул и скрестил длинные ноги.

– А что ты хочешь узнать?

– Она и вправду такая скандальная?

– О да. Правда.

Эмма улыбнулась теплоте его голоса.

– Вы, кажется, любите ее.

– Конечно. Она моя сестра. Почему ты не стремишься выйти замуж?

Эмма расслабилась, но тотчас снова напряглась.

– Вы должны осмотрительнее выбирать тему, сэр. Вдруг леди поймет вас не так? Решит, что вы клоните к переговорам о замужестве…

– Прости. – Его глаза потемнели от ужаса, а Эмма зашлась смехом, радуясь, что она не какая-то юная девушка, мечтающая выйти замуж за красавца герцога.

– Вы уже второй раз спрашиваете меня о замужестве. Вам действительно интересно?

– Господи, обычно я более осторожен. Это все ваше дурное влияние, я уверен.

– Мое?

– Ваше безрассудство заразительно.

Его взгляд остановился на ее губах, и она поперхнулась.

– Вы думаете, это безрассудно – избегать замужества?

– Я холостяк, мадам. И с моей стороны безрассудно даже находиться здесь рядом с незамужней женщиной. Многие из них прячут свои коготки до удобного случая, вы понимаете?

– То есть охотятся, да?

– Именно.

– Так вот о чем вы думаете, Харт? Если речь идет о любовнице, то я худший выбор, какой только можно представить. Не замужем, бедная. И поэтому готова прельститься богатством и вниманием. И потом у меня дурная слава! Ради всего святого напрягите ваши герцогские мозги!

Ее речь не имела эффекта, или, скорее, вызвала широкую улыбку.

– Вы резки, моя госпожа.

– Я вовсе не ваша госпожа.

– Ты станешь ею.

– Едва ли.

Улыбка растаяла, превратившись в нечто тайное и робкое.

– Я должен опять приказать вам поднять юбки? Или на этот раз, может быть, что-то более безумное?

Более безумное? О Боже! Во рту стало сухо, как в пустыне.

– Нет, – начала она, но он прервал ее:

– А вы очень непослушная, да, Эмма? – Она чувствовала себя в безопасности из-за расстояния, отделявшего их друг от друга, но он опасен на любом отдалении. – Вы на столе – эта картина ни на минуту не покидает меня. И я думаю, исполните ли вы другой приказ?

– Нет.

– Что, если я потребую, чтобы вы встали на колени, Эмма? Прямо здесь?

Его слова отозвались дрожью внутри ее. Она не открыла рта, даже чтобы вздохнуть. Воображение разыгралось… Она видела подобные вещи в доме отца.

Харт наклонился вперед, локти уперлись в колени.

– Вы сделаете это, Эмма?

Она покачала головой, чувствуя, как напряглись ее соски. Его веки опустились…

– Я думаю, что сделаете.

– Нет. – Она сжала вместе подгибающиеся колени. Харт смотрел на нее невидящим взором. – Я ехала в Лондон не для того, чтобы найти любовника.

– И, не думая, заимели.

– Нет.

Отклонившись назад, он бесцеремонно рассматривал ее лицо.

– Ты хочешь, чтобы я взял ситуацию в свои руки? – Он улыбнулся, и кровь отлила от ее лица. – Не правда ли? Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что делать, так чтобы у тебя не оставалось иного выбора, как послушаться и получить наслаждение.

– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

– Сегодня утром ты хотела совсем другого… – Его взгляд опустился, щеки порозовели. – Там. Ты требовала этого.

– Я… не…

– Что? – Резкий взгляд растаял в мягкости, превратившись в дымку голубого желания. Его рука поднялась, и пальцы пробежали по переду ее юбки. Легкое прикосновение по синему атласу. – Ты пахнешь, как… Как то место, где я хочу быть, Эмма.

– О-о… – Она хотела дать ему это. Дать ему все. О Боже. Она хотела. – Я не могу. Вы не понимаете! – Неловко пошатнувшись, Эмма освободилась от его гипнотизирующей близости.

Он медленно поднялся, разбивая чары, которыми сам окутал ее.

– Чего же ты хочешь?

Эмма отошла, но он преградил ей путь. Она чувствовала его длинные пальцы и тепло, которое они таили.

– Вызов? – Он кивнул в ответ на свой вопрос. – Вызов. Я делаю это слишком просто для вас. Для женщины, которая обожает рисковать.

– Нет, я не хочу…

– Прекрасно. Я не приду к вам сегодня ночью. Я не проситель и никогда им не буду. Но вызов? Я принимаю его. Мне нравится это.

Ее спина уперлась в стену. Она была всего в шести дюймах от закрытой двери, но Харт опередил. Прежде чем она могла взяться за ручку двери, его ладонь уперлась в стену над ее головой. Он нависал над ней всей мощью своего тела, его пьянящий запах проникал ей в душу.

Казалось, ее груди стали на несколько размеров больше и выглядывали из корсета при каждом коротком вздохе.

– Ты не даешь себе воли, Эмма, – прошептал он. Слова щекотали ей ухо, она чувствовала его дыхание. Дрожь пробежала по шее, по груди и животу. – Приди ко мне. – Ее шея изогнулась, ища его рот. – Если придешь, Эмма, я могу дать тебе то, что ты хочешь. А возможно, даже больше, чем ты сможешь выдержать. Риск. Вот что тебе нравится, да? Играть с огнем. Что ж, давай поиграй со мной.

Она дрожала, именно так, как он хотел. Его дыхание стало теплее, ближе, его губы вот-вот должны были коснуться ее рта и не касались. Его рот прикоснулся к ее виску, и тогда он выдохнул тайное желание.

– Прикажи мне встать на колени, Эмма.

Она задохнулась и слепо ухватилась за ручку двери. Когда она выскользнула из его рук, Харт позволил ей уйти без единого слова.

Шутки и смех то и дело раздавались в толпе, окружавшей Эмму, и она заставила себя улыбнуться. Она старалась расслабиться в кресле, дарившем уют и комфорт, но ее тело протестовало. Каждую минуту она чувствовала себя прижатой к спинке сиденья, прямая спина ныла от напряжения.

Не помогло и то, что она выиграла третью партию в бильярд. Она представления не имела, как играть, и поэтому ей пришлось наблюдать и зависеть от других игроков. А она больше всего не любила зависеть от других.

Ерзая в своем кресле, Эмма провела рукой по тугому корсету. Движение привлекло внимание по крайней мере пары глаз. Шея покраснела от сознания собственной неловкости.

Она нахмурилась. Ей не надо было поворачиваться, она и без того знала, что он здесь. Стоит, прислонившись к стене, чувствуя на себе подобострастные взгляды людей, толпившихся поблизости, и уйдя в свои мысли.

Уйти к себе и лечь в постель? Нет, ей будет только хуже. И здесь тоже не для чего оставаться, потому что игра в бильярд превратилась в ожесточенный турнир, где женщине делать нечего. Правда, Сомерхарт не принимал участия. Он был выше этого. Выше. Ха.

«Прикажи мне встать на колени». Он целенаправленно возбуждает ее. Засев в ее сознании как заноза.

Лорд Марш, который уже вышел из игры, украдкой подошел к ее стулу и положил руку на высокую спинку.

– Леди Денмор, поздравляю вас. Фортуна снова повернулась к вам лицом.

– Мистер Джонс дал верный совет.

– Надежный щенок этот молодой человек.

Эмма молча смотрела на игроков. Ее тело ныло от бездействия, ей хотелось принять участие в игре. Казалось, это не так уж трудно. Но она знала, что игра на бильярде требует навыка и умения. Это не так просто, как кажется.

– Леди Денмор… – Марш придвинул голову ближе, хотя избегал проявления интимности, продолжая следить за игрой. – Я думаю, весьма справедливо предупредить вас – вы ведь новичок в нашем обществе, – что Сомерхарт известен как…

Слуга прервал его, и Маршу пришлось отодвинуться. Эмма не обратила внимания. К чему ей лишнее беспокойство? Ей хватает своего собственного.

– Миледи, – произнес дворецкий, протягивая ей письмо на серебряном подносе. Эмма удивленно оглянулась вокруг. И только потом поняла, что он обращается к ней.

– Это мне? – Как странно. Это, конечно, не предложение тайного свидания, чего можно было ожидать от кого-то из джентльменов, собравшихся здесь. Корявый почерк говорил, что письмо пришло из Лондона.

Слуга удалился, а она, немного растерявшись, продолжала смотреть на конверт. Никого не было за этими стенами, кто бы мог написать ей. Слишком рискованно открывать конверт здесь, в присутствии гостей. Эмма поднялась и направилась к дверям.

Она думала, что Сомерхарт идет за ней, и эта мысль заставила ее идти быстрее, а по спине побежали мурашки.

Эмма завернула за угол массивной лестницы и вдохнула пропитанный лимоном воздух. В детстве так пах ее дом, когда паркет натирали полиролью, но это было еще при жизни матери. Потом дом пропах табаком.

Быстро вскрыв конверт, она узнала почерк Бесс.

Ее пульс участился. Вор. Разбитое окно. Ничего не украли. Ничего не пропало. Какой странный вор. Или не вор вовсе.

Мэтью, будь он проклят! Это был он.

Что ей следует делать? Здесь, конечно, ничего. Она должна вернуться в Лондон и постараться переубедить его, но как?

Сердце ее бешено заколотилось. Ей нужно продержаться еще несколько недель. Если бы она могла убедить, умаслить его, пообещав, что вернется в Чешир и подумает о замужестве…

Или, может быть, пришло время сдаться? Если ее арестуют, все ее деньги уйдут на взятки и гонорары адвокатам. Но у нее их пока недостаточно. Зачем тогда рисковать всем, если она останется с тем же, что у нее было до приезда сюда? Тысяча фунтов поддержит ее в течение нескольких лет, но у нее нет ни ремесла, ни постоянного дохода и абсолютно нет намерения требовать помощи от других.

Но пока в ее руках недостаточная сумма.

Эмма смяла записку и, завернув за угол, пошла по главной лестнице. Мистер Джонс соберет ее деньги и сохранит их до того момента, когда она сможет забрать их. Она доверяла ему. Но она больше не может пользоваться его добротой. Если он узнает правду, то его реакция будет точно такой же жесткой, как любого другого джентльмена из тех, что окружают ее. Злость. Наказание. Они захотят поставить ее на место. У нее нет желания ждать, пока правда откроется.

Сложить вещи? На это уйдет не больше часа. Что ж, тогда она может поспать и успеет до рассвета собраться.