"Виктория Холт. Поцелуй Иуды " - читать интересную книгу автора

все конечности и ломит колени. Тогда я взяла вырезки и пошла к себе в
спальню, где долго сидела, как в дурмане, и вспоминала... все, чем она была
для меня, пока не уехала.
Ранее детство мы провели в полной идиллии на острове Калипс, где жили с
нашими обожаемыми, любящими и теперь уже кажущимися нереальными родителями.
Это были прекрасные годы. Но они кончились, когда мне было всего лишь
одиннадцать лет, а Франсин шестнадцать. Поэтому, может быть, я тогда не
очень хорошо разбиралась в том, что происходит вокруг. Я не знала о
финансовых неурядицах и заботах жизни того времени, когда покупатели не
приходили в студию моего отца. Эти страхи не высказывались вслух, потому что
там была Франсин, которая заправляла всем со свойственными ей энергией и
мастерством, которые мы воспринимали как должное.
Наш отец был скульптором. Он создавал из камня изумительные фигуры
Купидона и Психеи, Венеры, встающей из волн, русалочек, танцовщиц, вазы и
корзины с цветами. К нему приходили люди, которые их покупали. Моя мать была
его любимой моделью, за ней шла Франсин. Я тоже для него позировала. Они
никогда не забывали меня, хотя в моей внешности не было ничего от сильфиды,
как у Франсин или у мамы, что так прекрасно воплощалось в камне. Они были
красавицами. А я была похожа на отца: мои волосы были того не поддающегося
описанию цвета, который можно назвать коричневым, густые, прямые и не
ложившиеся ни в какую прическу, а глаза были зеленые и меняли цвет в
зависимости от освещения, мой нос Франсин называла "дерзким", а рот был
слишком большим. Франсин называла его "щедрым". Она умела утешать. Мама же
обладала красотой феи, которую она передала Франсин - светлые вьющиеся
волосы, голубые глаза с длинными ресницами, именно та длина носа, которая
делала его красивым, и ко всему этому короткая верхняя губа, открывающая
чуть крупноватые жемчужные зубы. Кроме того, в них была беззащитная
женственность, заставлявшая мужчин все приносить и отдавать им и защищать от
любых жизненных трудностей. Такая защита требовалась скорее маме, чем
Франсин.
Дни тогда были длинными и теплыми - катанье на лодке по голубой лагуне
и купание, время от времени уроки с Антонио Фарелла, которому платили
фигурками из студии моего отца. Франсин уверяла его, что они будут стоить
целое состояние, только нужно подождать, пока моего отца признают. Несмотря
на свою хрупкую внешность, Франсин представляла собой большой авторитет, и
Антонио ей верил. Он обожал Франсин. Пока мы не приехали в Грейстоун,
казалось, что Франсин обожают все. По отношению к Антонию Фарелла она была
очаровательно покровительственной и, хотя мы часто смеялись над его именем,
которое по-итальянски означало "бабочка", он был самым толстым из всех наших
знакомых, Франсин часто подбадривала его, когда он расстраивался из-за своей
неуклюжести.
Сначала я не замечала маминых постоянных болезней.
Она все время лежала в гамаке, который мы повесили для нее рядом со
студией. Рядом с ней всегда кто-то был. Отец рассказывал, что сначала нас не
очень тепло приняли на острове. Мы были иностранцы, а они коренные жители.
Они там жили веками, выращивая виноград и шелкопрядов и работая в
каменоломнях, где добывали алебастр и змеевик, с которыми работал моей отец.
Но потом люди на острове поняли, что мы такие же, как и они, и хотим жить
так же, как они, и, в конце концов, нас приняли. "Это твоя мать их
завоевала", - говорил отец, и я понимала, почему. Она была такая красивая,