"Ты в моей власти" - читать интересную книгу автора (Гаскойн Джил)

3

Целых три дня не могли начать запись передачи. Целых три дня непрестанного ожидания и возбуждения. «Боже, – подумала Розмари, открыв глаза утром в четверг, – о Боже мой, как будто мне снова шестнадцать лет». И все-таки, что бы там ни пытались внушить подросткам, которые стремятся поскорее ощутить себя взрослыми, в шестнадцатилетнем возрасте не так уж много приятного.

Она встала сразу же, не позволяя разыграться воображению, гоня прочь эротические видения, преследовавшие ее каждое утро.

Уже одетая и причесанная, Розмари села выпить чаю с тостами на тихой кухне, и только кот Бен составил ей компанию. Пока Розмари наливала чай, он положил к ее ногам маленькую полевую мышку, которую протащил в дом через свой лаз в двери. Розмари поблагодарила кота, но, не в силах заставить себя прикоснуться к мышке, хотя бы и мертвой, пересела на другую сторону стола – туда, где в субботнее утро сидел другой Бен. Придет Пат, которую ничем не смутишь и не испугаешь, и выбросит котово подношение.

В девять часов Розмари ехала к парикмахеру на студийном лимузине, который всегда был в ее распоряжении в день записи. Она оставила Элле записку, что встретится с ней в гостевой комнате после шоу. Может быть, Элла закажет где-нибудь ужин на девять вечера? «Не надо было этого делать, – мелькнула у нее мысль, – кончится тем, что мы окажемся в «Джо Аллене», а там соберутся абсолютно все».

Волосы причесаны, забраны вверх, закреплены лаком. Элла всегда говорит, что такая прическа напоминает ей футбольный мяч. Розмари снова в машине, занятая собственными мыслями. Ее немного мутит после выпитого у парикмахера кофе. Лимузин ловко маневрирует в потоке машин, и Розмари приезжает на студию еще до полудня.

В ее уборной, как всегда, ждут цветы от продюсера. Костюмерша приносит два костюма на выбор. Но она не в состоянии решить.

– Не знаю, Мей, выбери сама.

– Я поглажу оба, а вы потом решите. Хотите чашечку кофе?

– Нет, спасибо, мне на сегодня уже хватит.

На какое-то время ее оставили одну, и она принялась просматривать сценарий сегодняшней передачи. Двое гостей (один из Соединенных Штатов), поп-группа, возглавившая хит-парад, и, как обычно, обозреватели – вот и вся сорокапятиминутная еженедельная программа.

Она спустилась в студийный ресторанчик на ленч – перекусить и побеседовать с продюсером, Дереком Смайлтоном, и режиссером Энн Джефферис, и, как всегда, разговором завладел Дерек. Энн улыбалась и согласно кивала любой его реплике – этому она хорошо выучилась, что и обеспечивало ей работу, которой она сейчас занималась, хотя порой и тяготилась ею. Розмари всегда ужасали отношения между Дереком и Энн. Они были любовниками уже более десяти лет. Тридцатилетняя Энн была секретарем Дерека, его доверенным лицом, а в последнее время, в результате некоторых манипуляций на студии, он добился для нее места администратора и к тому же взял ее на передачу, над которой сейчас работал. Он был лет на двадцать старше ее, женат и не собирался ничего менять в своей хорошо отлаженной жизни.

Ситуация была совершенно банальной, и Розмари уже давно привыкла к повторявшемуся время от времени вопросу Энн: «Неужели он никогда не разведется?» Когда Розмари виделась с ними, ее обычно занимало: «Где они делают это? На заднем сиденье машины? В его кабинете на студии? Хорош ли Дерек в постели?» И сейчас, сидя рядом с ними, отводя взгляд от жующих челюстей Дерека, Розмари никак не могла отделаться от возникшего перед ней малопривлекательного видения – двух потных тел в судорогах страсти.

– Дерек, ко мне сегодня придут, – перебила она продюсера, собираясь уходить. – Элла с приятелем. Кто-нибудь сможет их встретить?

– Конечно, конечно, дорогая. Я все организую.

Розмари пошла в гримерную и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза и слушала, не вникая, что говорит гримерша. Кто-то ей говорил, что именно в таких местах черпают сплетни для колонок светской хроники бульварные газеты. Розмари вполне верила этому. Слушать сплетни было интересно, стать их объектом – страшно.

Она вернулась в студию, держа в руках сценарий, ручку и блокнот. Помощник режиссера обсудил с ней ход передачи, Мей, поколебавшись, принесла чашку кофе. Музыканты начали репетировать, а Розмари и Аннетт, принимавшая участие в подготовке программы, удалились в тихую пока комнату для гостей, чтобы обменяться последними замечаниями.

– Мне кажется, в этот раз ни один из собеседников не доставит вам хлопот, – сказала Аннетт. – Только не расспрашивайте Джина Наймана о его первом браке.

– Ну да, а это самое интересное, – отозвалась Розмари, не поднимая глаз от текста.

– Так всегда и бывает, правда? – девушка рассмеялась, но смех получился грустным.

Кончился перерыв. В студии сделалось людно и шумно. В качестве обозревателей сегодня были актриса из многосерийной телевизионной мыльной оперы и ведущая телевикторины. Актриса жаловалась, что терпеть не может пьесы, о которой ей предстояло говорить.

– Что я скажу, черт возьми? Если правду, актеры засыплют меня злобными письмами.

– Свалите все на режиссера, – посоветовала молоденькая ведущая викторины.

– И он никогда больше не пригласит меня работать, – скривилась актриса.

Розмари посочувствовала ей. Актрисе предстояла нелегкая задача. Откровенность лучше оставить для бесед дома.

В шесть тридцать прибыли оба гостя передачи, с супругами и сопровождающими, и все, кроме Розмари, последовали за ними в комнату для гостей, а она осталась у себя выпить рюмку виски с содовой, что позволяла себе в день записи. Розмари утверждала, что не следует видеться с собеседниками до передачи, чтобы они «не выболтались» заранее.

В семь пятнадцать с собравшейся в студии публикой начал подготовительную работу актер-»разогревщик», а Розмари стояла за съемочной площадкой, слушала и прикидывала, приехали уже Элла с Беном или нет. Она повернулась к Мей.

– Не знаешь, кто-нибудь встретил моих гостей?

– Сейчас узнаю, – прошептала Мей и исчезла прежде, чем Розмари успела сказать, чтобы она не беспокоилась. Как раз в этот момент Бен меньше всего был ей нужен.

– Готовьтесь, – скомандовал помощник режиссера, и Розмари поискала глазами, куда бы положить свои теперь ненужные записи.

– Все в порядке. Элла и ее приятель здесь, – прошептала Мей и снова исчезла, быстро одернув юбку Розмари и выхватив записи из ее вдруг ставших влажными рук.

– Прошу всех… Тишина в студии!

Начался отсчет.

– Пятнадцать секунд до начала записи.

В этот момент ей захотелось, чтобы каблуки были пониже, а юбка не такой облегающей.

– Десять секунд…

Расстояние до стула на съемочной площадке показалось ей длиннее, чем обычно.

– … пять, четыре, три, два…

Зазвучала мелодия заставки, и невидимый голос пророкотал:

– Добро пожаловать, леди и джентльмены, вот хозяйка нашей воскресной программы Розмари Дауни.

И она включилась. Голова была ясной. Улыбка – естественной. Эта часть ее жизни принадлежала ей. И только ей.

К счастью, передача шла ровно, собеседники Розмари держались спокойно, не отклоняясь от обсуждаемых предметов. Скучновато, но гладко. В этот вечер Розмари и не хотела большего. Без всяких технических помех квартет отыграл финальные аккорды, публика зааплодировала, и запись окончилась. Нужно было подождать несколько минут, чтобы фотографы сделали рекламные снимки участников шоу. Народ начал расходиться. Розмари улыбнулась в камеру, обменялась несколькими фразами с американцем, который теперь оказался более интересным собеседником, чем во время передачи.

«Ничего не изменилось», – подумала Розмари, переводя взгляд на поднимавшихся с мест и покидавших зал людей. И тут же увидела Бена с краю в одном из рядов в середине зала, а рядом с ним – Эллу. Розмари отметила присутствие дочери, и снова взгляд ее вернулся к Бену. Он сидел ссутулившись, подавшись вперед, огромный, спокойный среди снующих вокруг людей. И вдруг встал, давая кому-то пройти, глядя прямо на Розмари. Чуть улыбаясь, склонил голову. Элла помахала матери и жестами показала, что они поднимутся наверх выпить и там дождутся ее. Взяв его под руку, Элла направилась к выходу. Он послушно пошел, продолжая улыбаться. Уголком глаза Розмари видела эту сцену.

Она вернулась в гардеробную, переоделась, непослушной рукой подкрасила губы, пытаясь не испачкать помадой кожу вокруг рта. Как всегда, она почти не прислушивалась к тому, что говорит Мей.

– Какой красивый парень у Эллы. Надеюсь, это наконец всерьез?

– Сомневаюсь, – произнесла Розмари. А про себя добавила: «О, Боже! Только не это!» В смущении от собственных мыслей, предвкушая близкую встречу, Розмари кое-как нацепила клипсы, побрызгала себя духами, явно чересчур щедро, поблагодарила Мей и, как обычно, дала ей на чай больше, чем следовало. Оставшись одна в тишине гардеробной, Розмари почему-то еще раз вымыла руки. На какую-то минуту ей вдруг захотелось оказаться дома. Она представила себе собравшихся наверху людей. Где-то там среди них Бен. Ждет.

Поднявшись в комнату для гостей, она медленно пробиралась, то и дело вступая в разговор, сквозь толпу к тому месту, где Элла и Бен беседовали с Дереком и вечно нерешительной Энн.

Наконец она оказалась поблизости от Бена. Ей приходилось смотреть на него снизу вверх, рядом с ним она казалась маленькой, несмотря на высокие каблуки. Бен, мощный, уверенный в себе, улыбаясь ей, нагнулся и расцеловал ее в обе по-девичьи зардевшиеся щеки, наслаждаясь ее смущением.

– Добрый вечер, Эллина мама.

– Приятно повидать вас снова, Бен. Спасибо, что пришли.

– Отличная передача, ма, – сказала Элла, подчеркнув слово «отличная». Затем без всякого перехода объявила: – Я заказала столик у Джо на половину десятого. Устраивает?

– Чудесно. – Из вежливости она обратилась к Дереку и Энн: – Хотите пойти с нами?

Энн умоляюще посмотрела на Дерека, он ответил ей равнодушным взглядом.

– Нет, – быстро сказал он. – У нас с Энн есть другие дела. Назначено несколько встреч.

– Какая жалость, – солгала Розмари. – Еще раз спасибо. Отличное получилось шоу.

– И скучное, – пробормотала себе под нос Элла, когда они попрощались и направились к выходу.

Дерек вдруг вновь возник рядом, когда они были уже у двери. Он преградил Бену путь и сказал, улыбаясь одними губами, глядя по-прежнему бесстрастно:

– Одна маленькая птичка шепнула мне, что нам следовало бы как-нибудь пригласить вас на передачу. Я слышал: вы делаете карьеру, молодой человек? Не хотите принять участие в одном из наших шоу?

– Да, Дерек, спасибо. Пусть кто-нибудь свяжется с моим агентом.

Розмари облегченно вздохнула, когда Дерек, довольный собой, исчез в толпе. Бен улыбнулся Розмари и чуть пожал плечами.

– Подумаешь, покровитель нашелся! – громко прошипела Элла.

– Ш-ш-ш, – остановила ее Розмари, – это мой работодатель.

– Что не делает его лучше. – Они спускались на лифте, Элла продолжала сердиться. – Господи, ма, с каким дерьмом ты работаешь.

И даже в ресторане спустя двадцать минут она, словно терьер, все не могла отцепиться от матери.

– Как ты можешь общаться с таким человеком уже не первый год?

Бен молча выбирал в меню, что заказать, а между матерью и дочерью происходила привычная стычка.

– Элла, не зли меня. Мне приходится работать с ним, тебе – нет. Радуйся этому.

«Если она испортит вечер, я убью ее», – подумала Розмари, пытаясь решить, что заказать. Всякое желание есть пропало. Бен, казалось, заполнял все пространство кругом.

Элла, будто налетев на невидимый барьер, окружавший ее мать и Бена, недовольная, запорхала от столика к столику.

Еда была заказана, бутылки уже стояли на столе. Оставшись на некоторое время одни, Розмари и Бен взглянули друг на друга и улыбнулись.

– Вы не сказали ни слова.

– Что говорить, когда рядом Элла.

– Простите, она сегодня в колючем настроении.

– Зачем вы извиняетесь? Меня это не задевает, я привык. Просто у нее низкий уровень терпимости. Не может легко переносить дураков.

– В нашей работе приходится.

– Иногда.

Они молча выпили. Розмари помахала рукой каким-то знакомым за одним из столиков. Зал был переполнен.

– Я бы не выбрал этот ресторан, – сказал Бен.

Розмари внимательно посмотрела на него.

– Вам надо было сказать.

Он улыбнулся.

– Сегодня Эллин вечер. Она заказывает музыку.

Последовало долгое молчание.

– И мы позволим ей?.. – спросила Розмари, чтобы заставить его сделать ход.

– У нас масса времени, Рози. – Он быстро накрыл ее руку своей. Пальцы Розмари вздрогнули, вино выплеснулось из рюмки. Не сводя взгляда с лица женщины, Бен удержал рюмку. – Вы не против, что я называю вас Рози?

– Меня никто так не зовет. С самого детства. Но нет, – она улыбалась, – я не против. Как будто снова стала маленькой.

Вернулась Элла. Принесли еду. Розмари и Бен ели мало. Элле подали гамбургер с жареной картошкой. Бен заказал красного вина.

При Элле Бен больше не называл ее Рози. В этот вечер они как бы играли каждый свою роль: Элла дерзила, Бен терпеливо сносил это, не раздражаясь. Розмари мечтала остаться с ним наедине. Она хотела снова ощутить его руку на своей. Элла больше не выходила из-за стола. Затем, уже после полуночи, устав от этих игр, она поднялась и сказала:

– Мне надо в туалет, ма. И закажу такси.

– Я оплачу счет. И не возражайте. Лучше подбросьте меня домой, если вы не против.

Элла удалилась. Бен наклонился через стол к Розмари.

– Может быть, мы посидим вот так где-нибудь, но только вдвоем?

– Хорошо. – В ее голосе не было колебания, только страх, что Элла появится слишком скоро.

– Когда? – спросил он решительно. Определенно. Требуя от нее ответа.

– Позвоните мне.

– Завтра?

У Розмари перехватило горло, она только кивнула. Ее тело вдруг охватил жар, сердце колотилось как безумное.

– Я позвоню завтра в десять утра, – тихо произнес он, заметив возвращающуюся Эллу. – Спокойной ночи, Рози. И не волнуйтесь.

Больше говорить было не о чем. Вернулась Элла, и, дожидаясь машины, они выпили еще по чашке кофе. Розмари и Бен успокоились. Тот миг, когда еще можно было остановиться и повернуть назад, Розмари упустила. Теперь путь был только один. В ней вдруг появилась неожиданная решительность, которая, наверное, пришлась бы по душе Фрэнсис. «Боже, как бы я хотела увидеться с ней. Мне надо с кем-нибудь поделиться».

Пришло заказанное такси. Они отвезли Бена. Выходя из машины и прощаясь, он коснулся ее затылка. По дороге домой Элла уснула. К счастью, обошлось без разговоров. Пошел снег. Вечер кончился.

Снег шел целую ночь, и к утру весь сад был занесен толстым слоем. Эрни, семидесятилетний садовник, неукоснительно приходил дважды в неделю: появлялся в девять и, взглянув вокруг, закрывался в теплице наедине со своими семенами и с сандвичами, за которые принимался в десять.

Розмари, проснувшаяся задолго до прихода садовника, лежала в постели, пока часы в холле не пробили семь. Несколько минут она прислушивалась к царившей вокруг тишине, затем встала и спустилась вниз, в безмолвие засыпанного снегом дома.

Она стояла у окна с кружкой чая, на том самом месте, где стоял Бен в утро их знакомства. Дрозд яростно клевал белый покров, надежно защищавший червяков. Сквозь лаз в двери ворвался кот, как будто за ним кто-то гнался.

– Господи, Бен… – Она вздрогнула, пролив чай на блюдце. – Как ты меня напугал. А ведь считается, что коты ходят бесшумно.

Она положила коту еды, на которую тот не обратил внимания. Он смотрел на нее с неудовольствием и упреком, как будто снег и грязь у него на лапах и отвисшем животе были делом ее рук, как будто забыл про остальные зимы, которые видел за пятнадцать лет жизни.

Розмари не могла дождаться, когда же наконец закончится утро: сначала стояла, потом ходила взад и вперед и наконец уселась в чистой, уютной кухне, не в состоянии распланировать свой день, чего не случалось уже многие годы.

Десять часов. Сидя в кабинете, она старалась говорить по телефону как можно короче, ощущая каждый звонок как посягательство, боясь, что, если линия будет занята, Бен не перезвонит в другой раз. Она не могла думать ни о чем, кроме него.

Пат сварила кофе, не переставая болтать о том, что все мойщики окон исчезли, а садовники попрятались по своим сарайчикам. Розмари кивала и улыбалась, напрягая все силы, чтобы выбросить из головы Бена, страстно желая прекратить это наваждение, слишком непривычное и потому невыносимое. Неистовое желание превращает нас в полных идиотов.

В полдень Пат ушла. Розмари мутило от голода, она встала из-за стола, собираясь пойти на кухню сделать себе тосты. Зазвонил телефон. На этот раз громче – или ей показалось, – чем обычно. В панике она дернулась, уронив на пол стул, судорожно вздохнула. «Я не вынесу этого», – подумала она, протягивая руку к трубке, пытаясь унять сердцебиение, уверенная, что звонит Бен.

– Розмари? – Он тяжело дышал. Затем долгая пауза, когда Розмари слышала только его дыхание и сумасшедшее биение собственного сердца. – Рози? – В голосе звучала настойчивость.

– Это вы, Бен? – Она, цепляясь за остатки прежнего достоинства, сделала вид, что не узнает голоса.

– Простите, Рози. У нас сломался телефон, и я отшагал не одну милю, чтобы найти действующий. – Он объяснял, хотя Розмари не спрашивала. Она заметила это. Но все это не имело значения. Он был. Был здесь. Она слышала его дыхание. Голос в трубке вызывал в памяти его образ.

– Ничего страшного. Я так и думала: что-то помешало вам.

Теперь Розмари была совершенно спокойна. Напряжение и страх исчезли, едва она услышала голос Бена.

– Рози, – сказал он. – Вы заняты сегодня вечером? Давайте поужинаем вместе где-нибудь.

– Давайте. Но где?

– Мы можем встретиться в «Американском баре» в «Савое» в половине восьмого. Хорошо? Или мне заехать за вами?

– Нет, я буду вечером в городе. – «К тому же здесь Элла», – пронеслась у нее мысль. – Я буду занята на Би-би-си до семи часов и проеду прямо оттуда.

Сквозь закрытую дверь кабинета Розмари слышала, как Элла, встав, шумно спустилась по лестнице и, громко хлопнув дверью, прошла на кухню. Сейчас на весь дом раздастся оклик: «Ма!»

Она понизила голос.

– Куда мы пойдем? Чтобы я знала, как одеться.

– Оденьтесь как угодно. Вы будете выглядеть отлично даже в мешковине.

Розмари улыбнулась, ей вдруг сделалось легко от этого неуклюжего комплимента. Его мальчишество придало ей силы.

– Элла проснулась, Бен, я лучше пойду. Я не знаю, насколько ее задевает это.

– Нисколько не задевает. Мы с Эллой добрые друзья. Она уже взрослая девочка.

«Я тоже, – подумала она, – достаточно взрослая и знаю лучше».

Розмари положила трубку. Направляясь к кухне, услышала, как Элла кричит:

– Ма! Я тут! Будешь чай пить?

Приподнятое настроение пропало, сменилось раздражением. Ощущение голода снова исчезло. Дочь, с нечесаными волосами, уже успела привести в полный беспорядок только что убранную Пат кухню.

– Элла, ради Бога, режь хлеб на доске.

– Прости. Слушай, ма, я собралась. И сегодня еду в Ноттингем. Подыскать комнату. Ты не против?

– Нет, конечно.

Чудесно. Путь свободен, ей не нужно упоминать о свидании с Беном. Сейчас Элле совершенно необязательно знать об этом. Пока лучше промолчать. А на следующей неделе она позвонит Фрэнсис. Все меняется так быстро.

В четыре часа мать и дочь стояли рядом с машиной и прощались.

– Когда будешь там, повидайся с Джонатаном, – попросила Розмари.

– Да, да, конечно, но я не смогу бывать у него, даже в уик-энды.

– Я знаю, дорогая. Давай мне знать, где ты. Сегодня вечером меня не будет, но ты можешь оставить сообщение на автоответчике. – Розмари села в автомобиль, и, когда уже собиралась включить зажигание, Элла наклонилась и постучала по окну, наклонив голову, вздрагивая от холода, с растрепанными ветром волосами. Розмари, так и не включив зажигание, нажала на кнопку, чтобы опустить стекло.

– Что случилось, Элла? Я опоздаю, а ты простудишься.

– Ты собираешься встречаться с Беном?

Розмари прочистила горло.

– Да, – сумела она выдавить ответ, еле слышный за спасительным шумом мотора, который сейчас избавит ее от любых объяснений по этому поводу.

– Когда? – В резком голосе Эллы явно слышались театральные нотки.

– Прошу тебя, Элла, не разговаривай со мной таким тоном.

– Не буду. Это просто… ну, не знаю. Ты так наивна…

Непроизнесенные слова повисли в воздухе. В серых глазах Розмари светилась решимость, и Элла отвела взгляд.

Когда стекло поползло вверх, она сказала:

– Мам, будь осторожна.

Потом повернулась и направилась к дому, пригнувшись против ветра, с поднятой для прощания рукой. Розмари несколько секунд смотрела ей вслед, затем быстро поехала.

Она уже приняла решение относительно своего ближайшего будущего. Ей хотелось приключения. Возможно, она нуждалась в чем-то подобном. Жалко, что Фрэнсис нет рядом. Хотя прислушиваться к чьим-либо советам – глупость, и Розмари давно уже распрощалась с этой привычкой. Она постаралась забыть предупреждение дочери – «будь осторожна». В пятьдесят лет не стоит осторожничать. Слишком много страхов и опасений пережито за прошедшие годы. Ее манила новая, свободная от детей, от всех остальных жизнь, полная наслаждений, а возможно, и страданий. Но ей хотелось этого.

Выглянуло солнце, и белые деревья засверкали. Снег скоро начнет таять, капли, похожие на стекляшки, беззвучно посыплются вниз. Внутри у Розмари, как в недрах самой природы, тоже шла хлопотливая подготовка к весне, к своей собственной весне, и это было замечательно.

Швейцар у Лангема узнал Розмари и приветствовал улыбкой, он принял чаевые – банкноту в пять фунтов – и отогнал машину Бог знает куда, где ей предстояло дожидаться возвращения хозяйки. В холле отеля сидел Дерек, читал «Ивнинг стандард» и пил чай. Он поднялся и поцеловал Розмари руку.

– Розмари, у меня отличные новости.

Они уселись, Розмари – тоже с чашкой чая.

– Шоу будет продолжаться?

– Ну да. Осталось еще два, потом до сентября перерыв. Надо будет это отпраздновать. – Он поднял свою чашку в честь Розмари, довольный собственной ловкостью.

– А где же Энн? – спросила Розмари. – Она должна отпраздновать с нами.

Дерек недовольно поморщился.

– Знаешь, дорогая, как раз об этом я хотел с тобой поговорить. Печально, конечно, но для нас с Энн пришло время расстаться, и она это понимает. Осенью все начнется заново: новое шоу, новый режиссер. Пора думать о будущем. Как по-твоему?

Розмари взглянула на его самодовольное улыбающееся лицо и едва удержалась, чтобы не дать ему пощечину. Не потому, что Энн была очень талантлива или особо изобретательна как режиссер. Совершенно ясно, что он решил бросить ее после стольких лет. Возможно, жена в конце концов нажала на него. Розмари только сказала:

– Это твое шоу, Дерек, и, я думаю, ты сам знаешь, как поступить. – И, ненавидя себя за трусость, закончила: – Но то, что мы будем продолжать, просто потрясающе.

– Не выпить ли нам шампанского? – Дерек, довольный тем, как легко ему удалось сказать о разрыве с любовницей, явно спешил начать новую эру, «без Энн».

– Нет, Дерек, для меня рано, к тому же мне нужно будет записываться на радио.

– Да, да, конечно. Мы можем собраться и на будущей неделе. Обсудить проекты и кандидатуры режиссеров. Я приведу Маргарет. – Его голос смягчился, когда он произнес имя жены.

Розмари ощутила, как в ней подымается гнев. Ей вспомнились слова Эллы: «Господи, ма, с каким дерьмом ты работаешь». Но она улыбнулась Дереку и откусила кусок бисквита, чтобы избавиться от ощущения дурноты.

Когда в семь тридцать Розмари появилась в вестибюле «Савоя», там было полно американских туристов.

– Добрый вечер, мисс Дауни, как приятно видеть вас снова.

Знакомый швейцар в высоком цилиндре приветствовал ее, на секунду отвлекшись от нескольких громогласных нью-йоркцев, одновременно желавших заполучить такси. Она поняла, что «Савой» – не лучшее место для встречи. Здесь все ее прекрасно знают. Но это их первый вечер с Беном, слишком поздно отступать, и еще рано беспокоиться о том, что они покажутся вместе на людях.

Розмари пошла налево, миновала гриль-бар и по ступенькам, покрытым толстым ковром, поднялась в «Американский бар». Бен сидел на одном из изогнутых мягких кресел в центре. При виде ее он вскочил. Розмари удивил его торжественный вид – он был в черном костюме, – серьезность и заметное волнение. Волосы, зачесанные назад, блестели от геля. Высокий лоб, густые брови. «Роберт де Ниро или Аль Капоне», – пронеслось у нее в голове. Он взял ее руки в свои и улыбнулся. Напряженно, молча. Задержал их чуть дольше, чем следовало, чтобы избежать некоторой неловкости.

– Бен, я опоздала? – спросила Розмари, твердо зная, что это не так. – С удовольствием выпью чего-нибудь, день был совершенно гнусный.

– Это я пришел раньше. – И он подал знак бармену, который тут же оказался рядом.

– Мисс Дауни, как мило снова встретиться с вами. Вас давно не видно. – Он улыбнулся ей – огромный ливанец, которого она знала уже не первый год, – и добавил оливок на тарелку на их столике.

– Была занята. – Розмари ответила ему улыбкой. – Как дела? Как ваша семья?

– Вам как обычно, мисс Дауни? С семьей все в порядке, спасибо.

Бен сидел рядом с ней, неловкий и чужой.

– И что же вы пьете обычно? – спросил он. Ливанец удалился в сторону бара.

Розмари наклонилась вперед и коснулась его руки.

– Мне жаль, Бен, но здесь меня все знают. Вам неприятно, да?

– Надо привыкать. – Он сделал движение, и его руки накрыли ее ладони.

– Я пью мартини. Здесь лучший в Лондоне мартини. С водкой. А что для вас?

– Виски. – Бен был расстроен. Рот крепко сжат. Взгляд угрюмый, несмотря на улыбку.

«Неверный шаг, – подумала Розмари. – Он продумал сценарий вечера, а ее дурацкая известность спутала все планы».

Она обвела взглядом помещение бара.

– Вы ходите сюда часто? Или это из-за меня?

Он рассмеялся с облегчением и провел большим пальцем по ее кисти.

– Мне недавно хорошо заплатили за фильм. А я всегда в таких случаях веду себя как миллионер, как водится у нас, рабочих парней. Но, вы-то, во всяком случае, – он наклонился к ней, не отрывая взгляда от ее губ, и у нее перехватило дыхание при виде его обещающих глаз, – вы-то выглядите как завсегдатай «Савоя».

Принесли мартини. Они разняли руки, каждый взял свой бокал.

Розмари пожалела, что бросила курить. Когда она волновалась, ей всегда хотелось есть. Вместо этого она слишком быстро выпила полстакана мартини и почувствовала необычайную легкость.

– Где мы будем ужинать? – спросила Розмари и, не в силах устоять, взяла большую зеленую оливку.

– В «Плюще».

– Должна вас предупредить: меня и там знают все.

– Меня тоже. Я играл в одной пьеске в театре на Сент-Мартинс-лейн и посещал это заведение чаще, чем позволял мне кошелек.

«Интересно, – подумала Розмари, – он всех своих женщин водит в один и тот же ресторан?»

Вечер пока что складывался не слишком удачно. Розмари вдруг захотелось очутиться дома и, устроившись перед телевизором, смотреть, например, «Коронейшн-стрит», вместо того чтобы сидеть за одним столиком с этим слишком молодым для нее человеком, пить мартини с водкой и вполне сознавать, что вечер должен завершиться постелью. Жизнь принимала какое-то новое направление, а Розмари не могла контролировать этого, к тому же не была уверена, что ей удастся потом собрать то, что от нее останется. Но когда около восьми вечера они сели в такси, чтобы добраться до «Плюща», и Бен снова положил ей сзади руку на затылок, как и раньше, собственническим жестом, она ощутила неудобство и одновременно перехватывающее дух удовольствие и поняла, что пропала.

Бен, пустив в ход все свое обаяние и опыт, опутывал ее, как паутиной, в которую попалась бы гораздо более искушенная добыча, и к тому времени, как они подъехали к «Плющу», она полностью капитулировала и предоставила ему решать, каков будет вечер.

Он чувствовал себя все увереннее, а Розмари теряла почву под ногами. Разговор превращался в дурацкую, бессвязную болтовню, она видела, что Бен не сводит взгляда с ее губ, и думала о том, сколько обещаний таилось в его жесте – ладонь на ее затылке.

Несмотря на робость и сохранившуюся неискушенность, она завороженно смотрела на приоткрытые губы Бена и розовый кончик его языка, боясь встретиться с ним взглядом, а ее пальцы, горячие и влажные, покоились в его больших ладонях.

– Бен… – начала она, но не нашла слов, чтобы закончить фразу.

Он продолжил вместо нее.

– Что мы будем делать дальше? – Вопрос звучал скорее как утверждение. Его взгляд скользнул с ее губ на шею, грудь, потом погрузился в глубину ее серых глаз. – Здесь чувствуешь себя как-то неловко.

– Да, – прошептала она, и ее пальцы чуть продвинулись в глубину его сложенных ладоней. – Совершенно по-дурацки. В мои-то годы, и все это кругом… Из-за тебя я снова почувствовала себя молоденькой девушкой. И, кажется, это… больно.

– Перестань. – В ответ он слегка пожал ее пойманную руку. – Предоставь все мне.

Спустя недели, месяцы Розмари могла вспомнить во всех подробностях этот первый вечер, он запечатлелся в ее памяти с самыми незначительными деталями. Она перебирала мысленно каждую фразу, каждый взгляд, каждое прикосновение, пока они, накладываясь одно на другое, не сливались в одно целое.

Мимо их столика весь вечер дефилировали знакомые, то и дело прерывая разговор. Взаимное влечение, как туман клубившееся над ними, казалось, не было заметно для друзей, подходивших, чтобы поздороваться.

Его молодость сражала ее всякий раз, как он знакомил ее с кем-нибудь. Никто из его приятелей не носил ни жемчужных серег, ни бриллиантовых колец. Растрепанные прически, потертые джинсы, яркие молодые глаза, обращенные к ней на секунду, без всякой мысли, – очевидно, старина Бен пришел со старой знакомой своего семейства.

Розмари нарочно растягивала этот вечер, длила ожидание, отодвигала неизбежное, сознавая, что власть ее над собой исчезла, осталось лишь желание. Наслаждаясь последними минутами флирта, она продолжала игру, пока между ними не повисло молчание. Руки их, соприкасаясь и ласкаясь пальцами, лежали на столе, в его глазах горела страсть.

Не думая ни о чем, в едином порыве, они поднялись из-за стола, добрались на такси до автомобиля Розмари, который был припаркован у бара, – казалось, с тех пор прошла вечность. Розмари вела машину, не заботясь о безопасности – действовал алкоголь, – не спрашивая, считая вопрос решенным: ехала в Уимблдон.

Вновь пошел снег, и под летящими снежинками она поставила машину и вытащила ключи от дома. Через гараж, через заднюю дверь, и вот уже в кухне, и вздрагивающие пальцы поворачивают выключатель. Бен держал ее свободную руку, он снял сумочку с ее плеча, потом – пальто, поцеловал в уголок губ.

– Может быть, ты хочешь кофе…

Он повлек ее в темный холл, вдруг сделавшись настойчивым; его губы и руки ласкали ее лицо и шею. Судорожно, прерывисто дыша, снял с нее жакет, расстегнул блузку. Ни один из них не произнес ни слова, эмоции захлестывали их. Они очутились на ковре, стремясь получить все, что обещал этот чудесный вечер, ожидая слишком многого друг от друга для первого раза, пытаясь слиянием тел достичь близости душ.

Потом застыли неподвижно, в неуклюжих и совсем не романтических позах: голова Розмари оказалась на первой ступеньке лестницы. Из открытой двери кухни падал свет, выхватывая из темноты разбросанную одежду и полуобнаженные тела мужчины и женщины. «Это неприятнее всего, – думала Розмари, – отлепиться друг от друга. И подобрать трусики. Никогда не получается легко».

Она откашлялась, не в силах отделаться от ощущения, что большое тело, которое она неясно видела над собой, незнакомо ей. Ей хотелось, чтобы в словах прозвучала легкость, какая дается лишь после долгого знакомства.

– Боже, какой ты тяжелый. Ради Бога, сдвинься.

Бен откатился от нее и положил голову на ступеньку, глаза его все еще были закрыты. В пыльном луче света, падавшего из кухни, Розмари увидела, что он улыбается. Улыбка показалась ей самодовольной, и, собирая одежду, она почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей отчаянно захотелось, чтобы он исчез, растворился, чтобы его никогда не было; она перешагнула через лежавшее тело, чуть не упала, споткнувшись об огромный ботинок, который валялся рядом, и побежала вверх по лестнице.

Он наконец сел, открыл глаза, улыбка исчезла с его лица.

– Розмари, ты куда?

– Иди на кухню. Я спущусь через минуту. Свари пока кофе.

Разглядывая в зеркале свое пылающее лицо, Розмари боролась с подступавшими слезами. Ей не хотелось спускаться и видеть Бена. В первый раз за эту неделю она ощущала свой возраст, свою неизжитую ранимость. Безумные оргии на ковре – это удел молодости… Но поздно. Все уже произошло. Вот к чему приводит вожделение. В ее годы могло хватить ума сдержаться.

Она включила везде лампы, при свете чувствуя себя в безопасности, и, спускаясь по лестнице, почти надеялась, что Бена в кухне не окажется. Но было два часа. С упавшим сердцем она поняла, что он захочет остаться на ночь.

Бен сварил кофе и удобно уселся за кухонным столом, расставив ноги. Он приветствовал ее улыбкой.

– Хочешь кофе?

– Нет, я тогда не усну. – Она ответила, не думая, не выбирая слов.

Его улыбка стала шире.

– Вот и хорошо.

Розмари тихонько проскользнула на место напротив него. Отчаявшись придумать что-либо, она наконец собралась с духом и сказала быстро, чтобы не утратить решимости:

– Может быть, ты ляжешь в комнате для гостей?

Наступила тишина. Слышно было, как тикают в холле часы. Он смотрел на нее, но она уставилась в чашку с кофе, которую он поставил перед ней. Бен наконец заговорил, и в его тоне слышалась знакомая нежность.

– Конечно, лягу. Если тебе так будет лучше.

Возможно, если бы он хоть чем-то задел Розмари, она тут же порвала бы с ним навсегда. Но он понял ее обиду, ее одиночество после их неловкого соития. Он вел себя с ней как старый друг, и в ней снова пробудилось теплое чувство к нему. Розмари не думала о своем разочаровании концовкой вечера, а помнила лишь предчувствия последних дней, она простила его грубость и, сидя за кухонным столом напротив него, улыбалась. Неловкость прошла.

Они просидели до трех утра, разговаривая обо всем, кроме собственных отношений. Слишком рано было что-либо анализировать. Наконец Бен встал и произнес:

– Я готов, мадам, где моя комната?

– Я провожу тебя.

Она встала и вышла из кухни, Бен последовал за ней. Пустые чашки, так и не убранные, стул посреди кухни, который Бен отодвинул, вставая, нарушали порядок, всегда царивший здесь.

Прежде чем закрыть дверь своей спальни, Бен легонько поцеловал ее в кончик носа; руки прижаты к бокам – чтобы не тронуть ее, – теперь он чувствовал ее настроение. Испытывая благодарность к нему, без всяких желаний, она оказалась в своей неприкосновенной комнате и, не смыв макияжа впервые со времени, когда была подростком, не почистив зубы и не расчесав слипшиеся от лака волосы, скользнула под одеяло.

Розмари проснулась через два часа, глаза резал яркий от выпавшего снега свет. Она пошла в ванную и умылась, затем снова нырнула в постель и погрузилась в благодатный, дающий забвение сон.