"Василий Федорович Хомченко. При опознании - задержать (Повесть) " - читать интересную книгу автора

На днях Богушевич написал одному приятелю в Вильно про свои чувства.
"Мне тяжело жить на белом свете, как человеку, с которого содрали кожу, -
чуть дотронься чем-нибудь грубым, больно. А мерзость жизни так по мне и
бьет, вокруг вижу одну ложь, жестокость, несправедливость, тупость,
невежество. Господи боже мой, когда человек подобреет? Один мой
подследственный сказал про себя: худо сделал, что на свет белый родился, а
еще хуже стало, когда свет тот узнал... Так, верно, может сказать каждый".
Вспомнил, что есть папиросы, подаренные Потапенко, бросился к столу,
достал пачку, вытащил папиросу. Закурил, затянулся дымом. И снова,
переполненный мыслями, переживаниями, принялся ходить по кабинету, говорить
сам с собой.
- А что, если и вправду, - промолвил он вслух, - бросить службу да и
уехать отсюда. Чтоб не мотаться по селам и хуторам в стужу и слякоть, не
ночевать в гостиницах, где кишмя кишит клопами и тараканами, да в
хатах-мазанках и - самое главное - не иметь дела с такими вот убийствами.
И начал прикидывать, куда бы переехать. А если, к примеру, в Чернигов,
устроиться там в губернскую газету? Там можно печататься, есть земская
типография. В этом губернском городе живет, в той самой газете работает его
однокашник по нежинскому юридическому лицею Петро Шинкаренко. Вот же
счастливчик, не пошел служить следователем. Печатается, ведет
судебно-полицейскую хронику, иногда появляются в газете его стихи. Когда
Богушевич жил в Чернигове, служил помощником делопроизводителя в губернском
управлении, они с Петром почти ежедневно проводили вместе вечера в
компаниях, где случались и барышни, - они же были тогда холостяки.
Шинкаренко хорошо играл на гитаре и пел романсы собственного сочинения,
переведенные на русский язык. Бывало, чтобы понравиться барышням, начнет
таким надрывным голосом: "Ваши ручки белые, ваши ножки стройные днем и
ночью мне покоя не дают..." Барышни млели от восторга. А Богушевич однажды
сказал: "Не кривляйся. Можно подумать, что у вас не было Тараса Шевченко. А
ты про ножки..."
"Про горе людское пой ты, - ответил ему Шинкаренко, - ты по натуре
народный заступничек, а я - эстет". Они тогда сильно поссорились,
встречаться стали редко, дружбе пришел конец.
Богушевич и совсем забыл бы о Шинкаренко, если бы месяц назад не
прочитал в той же губернской газете его стихотворение. Оно поразило
Богушевича. Шинкаренко с болью писал про свою Украину, про соленую воду
Днепра. Дословно стихотворения Богушевич теперь не помнил, но были там
такие строки: "Почему в твоей воде соль, Славянин Славутич? Ты ж собрал в
себя воду из ключей и лесных ручьев, она должна быть чистой и сладкой. А ты
соленый. - Я потому соленый, - отвечал Славутич-Днепро, - что в мои берега
вливаются людские слезы и пот, горе, нужда селянские плачут, моей водой
глаза умывают..." Богушевич сперва не поверил - неужто это тот самый
Шинкаренко, что некогда воспевал стройные ножки и белые ручки? Послал ему
письмо, и тот ответил - да, стихотворение его, и написал: "Дорогой друг
Франтишек, я давно знаю, что в твоей душе скрывается поэт. Присылай,
браток, свои вирши в нашу газету..."
Шинкаренко знал еще со времен лицея, что Богушевич "болен поэзией".
Писал тогда, как многие другие лицеисты. Это были посвященные друг другу
послания, злые эпиграммы на нелюбимых учителей и просто стихи про весну,
лето, чувства... Богушевич писал по-польски, по-русски, по-белорусски,