"Василий Федорович Хомченко. При опознании - задержать (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Шинкаренко.
"...В твоей душе скрывается поэт... Присылай, браток, свои вирши..." -
вспомнилось недавнее письмо Шинкаренко.
- И пришлю, - сказал он. - Пришлю. - Остановился в задумчивости возле
стола, постоял неподвижно, будто окаменел. И тотчас его охватило давно
знакомое волнующее чувство, заковало в звонкие цепи, и Богушевич остался с
глазу на глаз с этим неодолимым чувством. В голове закружились слова,
фразы, замелькали образы, и его словно подкинуло бог знает в какую высь, в
какой мир...
Он схватил перо, выдернул из стопки бумаги чистый лист. В кресло не
сел, примостился на подлокотнике - некогда было, да и не заметил, где
сидит. И побежали слова, строчки. Рождалось стихотворение, одно из тех,
которых он вот так, в подобной обстановке, кто знает сколько уже создал.

Прежде, бают, Правда по свету ходила,
Померла бездомной, а люди схоронили.
В землю закопали, камень привалили,
Чтоб не слышать Правды, чтоб не видеть света,
А потом сказали: "Правда в небе где-то".

Писалось быстро, и он долго бы сидел, крюком согнувшись над столом,
так и не собрался бы сесть как нужно, если бы в дверь не постучали. Стук
был тихий, робкий, и Богушевич его сперва не расслышал. Тогда дверь
подергали, приоткрыли и постучали громче, Богушевич, наконец, поднял
голову.
На пороге стоял урядник Носик, молодой, с веселыми угодливыми глазами.
Он вытянулся, козырнул.
- Здравия желаю, ваше благородие, - звонким юношеским голосом
поздоровался он. - Позвольте доложить, становой пристав послал, чтобы вы
пришли к вдове Одарке Максимовне. Они вас там ждут.
Несколько мгновений Богушевич глядел на урядника, не понимая, что тот
говорит, а рука, словно по инерции, дописывала то, что не успела дописать
до его прихода.
- Что вам надо? - наконец спросил Богушевич.
- Становой просит ваше благородие к вдове Одарке Максимовне.
- Ваше благородие... - машинально повторил Богушевич.
Урядник, стараясь выслужиться, явно перестарался - так судебных
следователей называет только простой люд.
- К какой такой вдове? При чем тут она?
- К вдове коллежского асессора Гамболь-Явцихенко. Для осмотра места
преступления. Вы ж туда сами вызывали...
- Ах вон что! - хлопнул себя по лбу Богушевич. - Это же по делу об
убийстве. Подожди, сейчас выйду.
И Богушевич тут же вернулся к действительности, к служебным заботам, к
судебному следствию. Только что он жил в возвышенном мире своих чувств и
образов, рифм, метафор, и вот они исчезли, растаяли, как зыбкий туман под
горячим солнцем. Он увидел папки с делами о поджогах и кражах, над которыми
ему еще предстояло трудиться, и словно зубная боль пронзила его при виде
этих папок и урядника, по-лакейски услужливого, который ждет его, стоя
навытяжку.