"Эрнест Уильям Хорнунг. Костюмированное представление" - читать интересную книгу автора

наговорил! Он бахвалился своей деловой хваткой, хвастался своим состоянием,
поносил свет, поначалу польстившийся на его деньги, но вскоре раздосадованно
отвернувшийся из чувства зависти к его чрезмерному богатству. Он упоминал
известные имена с подкупающей непринужденностью, божился, что он - лучший
представитель того человеческого рода, который только и мог быть произведен
матушкой Англией, даже если члены Старого богемного клуба и не согласны с
этим. Как бы в подтверждение своих слов, он ткнул в огромный бриллиант,
красовавшийся на манишке, мизинцем, украшенным точно таким же камнем: кто,
мол, из наших надутых аристократов может щегольнуть подобной двойкой?
Действительно, камни замечательные, с удивительным красноватым отливом,
стоить они должны бешеных денег. Розенталь, однако, поклялся, что не взял бы
и пятидесяти тысяч фунтов за пару, узнай он при этом, что на свете
существует еще хотя бы один человек, способный разгуливать с двадцатью пятью
тысячами фунтов на рубашке и с другими двадцатью пятью тысячами - на пальце.
Такого человека просто нет, а если бы он и был, то вряд ли у него хватило бы
духу носить бриллианты подобным образом. Сам же он не боится - и покажет нам
почему. И прежде чем кто-либо успел вымолвить хотя бы слово, он выхватил
огромный револьвер!
- Прямо тут, за столом?
- За столом! В середине своего выступления! И это было еще далеко не
все из того, что он захотел нам показать. Он пожелал, чтобы ему позволили
написать собственное имя пулями на противоположной стене, дабы наглядно
продемонстрировать, отчего он не боится разгуливать со всеми своими
бриллиантами. Этому суровому типу, боксеру-профессионалу Первису,
находящемуся у него на содержании, пришлось изрядно попотеть, прежде чем он
сумел отговорить своего хозяина от исполнения данного пожелания. Но пока он
его убеждал, поднялась настоящая паника: один из членов клуба залез под стол
и начал там вслух молиться, все официанты застыли, онемев, на своих местах.
- Что за идиотская сцена!
- Довольно идиотская, но мне хотелось бы, чтобы Розенталю позволили
покуражиться вволю, выпустить пар целиком. Он был безудержен в стремлении
показать нам, как он оберегает свои пурпурные бриллианты, и, знаешь, Кролик,
я буквально сгорал от желания увидеть это!
Тут Раффлс одарил меня своей лукавой, едва приметной улыбкой,
свидетельствовавшей о наличии тайного смысла в его визите - смысла, который
только сейчас стал доходить до меня.
- Так тебе хочется добраться до его бриллиантов?
- Сказано слишком уж прямолинейно, но... да, они растравили мне всю
душу! Буду совершенно откровенным: я действительно давно уже стал подумывать
о них. Невозможно слышать так много рассказов о человеке, о его
боксере-телохранителе, о его бриллиантах без того, чтобы не почувствовать
себя некоторым образом обязанным попытаться завладеть такими сокровищами. Но
когда этот человек предстает перед вами, размахивая револьвером и бросая
вызов буквально всему миру, то ваше чувство определенной обязанности
неизбежно принимает форму долга. Это своего рода насильственное принуждение
к действию. Мне было суждено услышать этот вызов, Кролик, и, следовательно,
я должен был принять его. Мне было только жаль, что я не мог сразу подняться
и выложить все это.
- Хорошо, - сказал я, - хоть сейчас я и не вижу в этом никакой для нас
необходимости, но я, разумеется, в твоем распоряжении.