"Алтарь эго" - читать интересную книгу автора (Летте Кэти)

4 Причислена к старым девам

Все этические кодексы безнадежно устарели. Девушки нового тысячелетия определенно нуждаются в осовремененном своде правил поведения в обществе. Существует столько социальных дилемм, которые традиционными этическими кодексами просто не рассматриваются. Например, о чем можно болтать с гинекологом, когда его рука находится у вас во влагалище? Как, интересно, нужно себя вести, когда вы случайно гадите на своего акушера при родах, а потом сталкиваетесь с ним на светской вечеринке? Или когда вам приходится общаться с мужчиной, а вы не можете вспомнить, спали вы с ним или нет? Или на вечере в Клубе одиноких сердец сталкиваетесь лицом к лицу с собственным мужем? Что принято говорить в таких ситуациях? И вот самый коварный вопрос: как поприветствовать за завтраком мужчину, которого вы вчера оставили у алтаря?

– Я надеюсь, ты обратила внимание, что мы не обсуждаем то, что мы не обсуждаем? – Джулиан взял инициативу в свои руки. Я же молча слонялась по нашей недавно обновленной урбанистически-минималистской кухне от Конрана с белыми панелями, скрывающими разные агрегаты, и множеством выдвижных ящичков без ручек, которые нечем было наполнить, потому что все свадебные подарки мы вернули. – Наши родители тоже не желают это обсуждать. – Он беспокойно болтал ложечкой в чашке с холодным кофе красно-коричневого цвета. – Ни твои, ни мои родители вообще не желают с тобой разговаривать.

– Все разрешится само собой на Рождество, – отважилась я на блеклую улыбку.

Джулиан устало повел бровью, потом уныло глотнул свой напиток, который скорее подошел бы трудягам из кооператива в Никарагуа.

– Интересно, ты когда-нибудь повзрослеешь?

– Зачем? Чтобы стать примерной женой, с одержимостью открывающей эти странные конвертики с целлофановыми окошками? Боже, надеюсь, что нет.

Я робко дотронулась до его руки. Он отстранился. От повисшей тишины мне стало еще хуже.

Джулиан сложил какие-то папки в брифкейс и уже собрался отправиться в двадцатиминутное путешествие на такси до Королевского дворца юстиции. У него внезапно появилось очередное дело, которое, как всегда, касалось каких-то репрессированных университетских преподавателей из Алжира или политически активной труппы мимов-лесбиянок из Ливана. Так что, вместо того чтобы купаться в супружеском блаженстве и лучах южного солнца на побережье Шри-Ланки, Джулиан взялся за очередное неоплачиваемое дело по спасению несчастных душ. Правда, он и для медового месяца выбрал такое место, где можно было параллельно заниматься делами: он всегда возил меня по таким странам, где меня легко могла захватить в заложницы какая-нибудь террористическая организация. В нашу спальню в гостинице постоянно кто-то вторгался. Особого значения это, однако, не имело, потому что все равно большую часть времени мы делили ее с телохранителями. С самого начала я знала, что весь медовый месяц мы проведем не на пляже, а в камерах арестованных тамильских диссидентов, ожидающих смертного приговора. Я схватила его за рукав.

– Накричи на меня, Джулз! Скажи мне, что я стерва! Возненавидь меня. Я бы тебя точно возненавидела, если бы ты так со мной поступил. Я бы ненавидела тебя больше, чем ненавижу Вуди Аллена за то, что он женился на собственной дочери. Больше, чем этих уродов из Европейского экономического сообщества, которые облагают тампоны налогом на добавочную стоимость.

– Я не ненавижу тебя. И я никогда не смог бы уйти от тебя.

Он стоял, весь съежившись, над размякшими в молоке кукурузными хлопьями. Это проблема всех принцев конца девяностых. В них столько обходительности, что совсем не остается места для маленьких хулиганских выходок.

– Господи, Джулиан. Ну почему ты не можешь быть жестоким? Не можешь наказать меня, как настоящий мужчина? Брось же что-нибудь в меня… Или лучше вообще меня брось! Ты даже не попросил вернуть тебе обручальное кольцо… – Я стащила с пальца левой руки кольцо с сапфиром.

Джулиан взял кухонное полотенце. Мне показалось, что он собирается швырнуть его в меня, но он просто стер со стола кофейный кружок от моей чашки.

– Кстати, не могла бы ты больше не вытирать стол тряпкой для пола? Это негигиенично, – сказал он.

– А ты не мог бы перестать вести эти кухонно-уборочные семинары? У нас же чертов медовый месяц!

– Он у меня будет, когда ты наконец поймешь, почему тебе кажется, что наши романтические отношения обречены. – Джулиан качнулся на каблуках, словно обращаясь к особо тупому суду присяжных. – Жду отчет в письменном виде о ставках в нашем супружестве… Вы просветите меня, я смею надеяться. – Он тихо повернулся и, ссутулившись, вышел из дома.

Несмотря на ТЛЖ (травму в личной жизни), Джулиан все равно отправился на работу, что было для него вполне типично. Это только усиливало мое неверие в наш брак. Когда мы познакомились, меня покорили его страсть и политические убеждения. Он был этаким психологическим спайдерменом, который плетет сети из слов, чтобы ловить в них злодеев и преступников. Экшн мен в интеллектуальном эквиваленте. Супермен, который борется за правду, справедливость и законность. Ну а когда дело доходило до отслеживания банковских счетов коррумпированных африканских правительств или продажных сотрудников Скотланд-Ярда, Джулиан, с его мягкими манерами, таинственным образом превращался в Терминатора.

Я была влюблена и на многое закрывала глаза. Я благородно жертвовала праздниками и ужинами при свечах, вечерами, которые мы могли бы провести, уютно свернувшись калачиком перед экраном телевизора или занимаясь любовью во всевозможных, полезных для позвоночника позах. Я притворялась, что ничего не имею против того, что мне приходится появляться одной в обществе. Я придумывала за него отговорки, когда он не приходил на самые шикарные вечеринки, и покупала готовые ужины на двоих, чтобы не казаться совсем уж жалкой и одинокой.

Но пока он просиживал за работой ночи напролет, выходные за выходными, рождественские праздники за рождественскими праздниками, я потихоньку обдумывала, что пора бы сесть в седло моей лошадки и тайком умчаться. Зачем, черт возьми, нам жить вместе, если мы почти не видим друг друга? Постепенно из рафинированного гурмана, предпочитающего есть виноград без кожицы и маринованные яйца летучей мыши, я превращалась в пожирателя свиных отбивных. Вместо изысканных трусиков я перешла на белые панталоны. А зачем покупать белье от Джанет Регер, если нет никого, кто мог бы поподробнее остановиться на этой части моего гардероба? Трусики с разрезом на месте промежности прозябали без дела на моих бедрах. Шоколадная паста для тела успела свернуться в банке. Довольно скоро я перестала выдумывать предлоги, когда Джулиан не появлялся на вечеринках на моей работе и семейных торжествах. «Джулиан? Какой Джулиан?»

Когда он отменил празднование годовщины нашего знакомства, я действительно уже была готова вскочить в седло моей старенькой, но проворной лошадки, но стоило ему сказать: «Дорогая, а как же судебное дело, которое может спасти жизни двухсот пятидесяти несчастных, приговоренных к смертной казни на Ямайке?» – и я осталась.

Но он пропустил и следующую годовщину. Тогда я попросила свою подругу, работавшую в организации «Международная амнистия», сфотографировать меня на черно-белую пленку в профиль на фоне окна, причем так, чтобы я выглядела похуже. Нарисовав рамку из колючей проволоки, я подписала внутри: «ОСВОБОДИТЕ ЖЕРТВУ ОТ УЖИНОВ В ОДИНОЧЕСТВЕ. ЖИВЕТ С ТИРАНОМ-АДВОКАТОМ ПО ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА».

Когда пришло время третьего юбилея, который он тоже пропустил, у меня был готов совершенно другой ответ на его разглагольствования о спасении двухсот пятидесяти несчастных: «Ну и пусть умирают, мне-то что?»

Еще через год я предложила полететь туда и повесить их собственноручно.

После этого он сделал мне предложение.

И все равно я его любила. Любила укромное местечко за ухом: когда я целовала его, Джулиан таял. Любила, как смешно он срезал твердые хлебные корки со своих сандвичей. Любила созвездие веснушек на его широкой груди, которые становились чем ниже, тем бледнее. Любила, как он, стоя в душе, фальшивя, исполнял партии из бродвейских мюзиклов. Восхищалась его умом: я еще никогда не встречала мужчину, который мог бы так долго упражняться в красноречии, произнося столь величественные монологи.

Тем временем мои лингвистические успехи оставляли желать лучшего. Всем своим образованием я обязана Джулиану. Он открыл мне камерную музыку, Вагнера, пятизвездочные гостиницы, изысканную кухню, поэзию, литературу и любовь. Конечно, он мало знал о реальном мире и жил в башне из слоновой кости. Но для девушки с незаконченным средним образованием это было роскошью.

Я знала, что должна была уже умереть от угрызений совести за то, что оставила Джулиана у алтаря. Черт. Мое место во Всемирной Палате Эгоистичных Сучек. Так почему же я ощущала себя как ребенок, которому разрешили прогулять школу? Почему я чувствовала себя такой счастливой и беззаботной, как заключенный из колонии строгого режима, которого вдруг выпустили на свободу?

А дело было в том, что мне никак не хотелось взрослеть. Я была еще слишком молода для этого. У меня до сих пор висели на стене постеры, прости господи! Отказавшись от проторенной веками дорожки, я вновь обрела жажду жизни. Да во мне было больше жизни, чем в греческом йогурте, которым Кейт лечила свой цистит! Но я не знала еще, как жестко жизнь обойдется с моей новообретенной уверенностью в себе…

Все началось за чашкой кофе с Анушкой. Я решила облачиться в обтягивающий тренировочный костюм с лайкрой и наказать себя за свадебный дебош суровыми тренировками. Но, черт возьми, самое сложное – отжиматься так, чтобы не потухла сигарета. А в то утро я просто не могла не курить. И курила много. Магазин свадебных нарядов только что отказался принять обратно мое платье. «Прошу прощения, но единственное условие, при котором мы могли бы вернуть деньги, – это смерть покупательницы», – злобно пояснил менеджер. «Так оно и есть: для общества я совершенно конченый человек», – оправдывалась я.

И это действительно правда. Кейт и Анушка были единственными людьми, от кого я могла еще ожидать рождественские открытки. Поэтому, вместо того чтобы упражняться в спортзале, я решила позавтракать с Анушкой на Саут-Молтон-стрит. Под «завтраком» я подразумеваю стакан воды от какого-нибудь перье-кутюрье и сигарету – именно это Анушка называет приемом пищи. Лично я предпочитаю диету из морепродуктов: перед тобой море продуктов и ты помаленьку их уплетаешь. Но Анушка была занята пережевыванием других вещей.

– Господи, куколка! – всхлипнула она в свой эспрессо. – У меня сегодня было самое отвратительное утро.

Волноваться не стоило. Эта женщина считала, что у нее было трудное детство, потому что ей приходилось каждое утро делать три шага до «вольво» ее папы, довозившего ее до школы.

– Почему?

– Трессида сегодня узнала, что у нее начались месячные, а у Табиты рак яичников.

– Неужели сразу у двух «благородных девиц» так плохи дела?

– И если им можно при этом устраивать благотворительные балы, почему мне-то нельзя? Потому что я не замужем, вот почему. Даже не обручена!.. – Непослушные пружинки ее волос затряслись, словно мозг одновременно испустил миллион волн.

– О, это не займет много времени. Посмотри, литература кишмя кишит разными графами Виллоби и виконтами Викхэмами, которые как раз скитаются в поисках наследниц… – Я вытерла с кончика носа пену от капуччино и отодвинула остатки пончика, решив воздержаться. – Однажды ты встретишь идеального мужчину, Энни.

Ей это точно пошло бы на пользу. Анушка побывала на большем количестве коленей, чем портативный компьютер.

– Идеального! – возопила она. – Да речь вообще не идет об идеале. Кто-нибудь с интересными изъянами и то сойдет. Просто сносный персонаж.

– Подойдет даже убийца, которому до звания «серийного» недостает двух трупов. Дариус как раз на него и тянет.

Анушка всегда шокировала меня своими заниженными требованиями. Дариус Гор, последний избранный ею представитель платежеспособного пола, обладал всеми качествами, которые делают английских аристократов интересными для окружающих: живущий на чердаке братик, симпатизирующий Гитлеру, причастность к последнему политическому скандалу и надвигающееся банкротство. Обедневшие аристократы только и мечтали, что породниться с разбогатевшими низами. После того как господин Йоханнес де Кок оставил мать Вивиан, он сделал себе состояние на торговле оружием, то есть Анушка имела отношение и к тем, и другим.

Где-то в потайных извилинах Анушкиного странно устроенного мозга вдруг возникла мысль, что вести со мной разговор на тему брака – это все равно что поторапливать паралитика.

– Ну… – Она подвернула ногу в кожаной штанине себе под зад. – Ты знаешь, я не одобряю твой поступок, куколка, но, наверное, после такого стресса тебе пришлось себя долго отпаивать.

– Да нет, хватило той бутылки шампанского. – Я в мгновение ока расправилась с остатками пончика. – Все думают, что я поступила как глупый ребенок, но, – усмехнулась я, – я никогда и не считала себя взрослой.

Она подвинула мне свою тарелку.

– Может, и мой съешь?

Я целомудренно покачала головой.

– Послушай, я же не плохой человек, Энни. (Я заметила, что она вовсе не торопится со мной соглашаться.) – Ну хорошо. Я не мать Тереза… Но, знаешь, я, наверное, где-то между ней и Гитлером… правда? – Ноль реакции. – Ну, разве нет?

Она уставилась на свои туфли. Со скоростью пылесоса я проглотила нетронутый ею пончик.

Второй удар по моей самоуверенности был нанесен в «Сэлфриджес»,[5] у стойки с декоративной косметикой, чувственными ароматами, стройными флакончиками и пузырьками экзотических цветов.

– Куколка, ты только что приобрела билет в страну несчастий и все еще беспокоишься об эластичности кожи? – ныла Анушка, пока я тащила ее в здание с колоннадой на Оксфорд-стрит.

– Да, но, по крайней мере, я буду хорошо выглядеть по дороге… Ночной крем, пожалуйста. Легкий.

Продавщица отдела косметики «Эсте Лаудер» окинула меня оценивающим взглядом и клацнула зубами, словно собираясь обратиться за срочной консультацией к дерматологу.

– Легкий, мадам? Мадам?

– Мне кажется, пришло время перейти на более… питательный крем. Суперсильный ультима-крем для зрелой кожи, например…

Зрелой?

Она метнула в мою сторону увеличивающее зеркало, и я увидела слоноподобную версию собственного лица.

– Морщины. Складочки в уголках рта. Крем содержит морские водоросли, которые улучшают кровообращение и…

– Это не возрастные морщины. Это от орального секса, – пояснила Анушка, решив меня выручить. – По-видимому.

– Веснушки, сухие участки кожи, прыщики, потеря пигментации, лопнувшие капилляры… Крем для шеи также не помешал бы… – Заводная кукла в белом платье продолжала лопотать, ее речь пестрила эвфемизмами, за каждым из которых слышалось слово «старость»: очищающий, обогащающий, восстанавливающий, омолаживающий, защищающий…

Я сердито смотрела на нее.

– Я всего лишь пытаюсь представить вам наиболее полную картину ваших проблем и дать полезные советы, как с ними справиться.

– О, ваша самоотверженность не знает границ.

– Сейчас действуют скидки на электролиз, – добавил андроид тем же профессионально-оскорбительным тоном.

Орудуя ватным тампоном, как регулировщик жезлом, она указала на маленький черный волосок на моем подбородке, которого я раньше не замечала. В увеличительном зеркале он был похож на огромную секвойю.

– А это, черт возьми, откуда взялось?

– Ну, это естественно, что с возрастом…

– Не могли бы вы прекратить болтовню о возрасте и старении. У меня всего один волосок на лице. Это еще не повод утверждать, что мне пора выть на луну….

– Ну тогда попробуйте вот что. – Протянув вперед руку с наждачной бумагой, продавщица попыталась протереть мое лицо резким, вращательным движением, которое наводило на мысль о повторном асфальтировании взлетной полосы.

– Эй, что за…

– Пилинг-крем с ретинолом «А» воздействует на кожу… – назойливо гудела она, словно оса, бьющаяся об оконное стекло.

– Воздействует? Господи. Что же это такое?

Она вручила мне очищающий гель для бедер. Я посмотрела на ценник на флакончике с той причудливой смесью унижения и желания, которую испытываешь при любой покупке в отделе косметики… Боже всемогущий. Как может крем стоить больше, чем койка в лучшем доме престарелых?

– Как вариант всегда остается липосакция, – вмешалась Анушка.

– Какая еще «сакция»? – ответила я равнодушно. – Ты что, заодно с ней?

Анушка бросила на меня критический взгляд.

– Ну, знаешь, с обтягивающей лайкрой тебе точно пора закругляться…

– Спасибо за совет, но я пока еще не собираюсь переходить на старческие лечебные чулки телесного цвета. Пойдем, я не могу здесь больше находиться.

Продавщица – в глазах усмешка шакала – ласково попрощалась:

– Хорошего вам дня.

– Да пошла ты! – огрызнулась я. – У меня другие планы.

Я зашла в магазин, всего лишь чтобы приобрести дурацкий тюбик увлажняющего крема, а через десять минут вышла оттуда нагруженная таким количеством мазей, кремов и замазок для фронтальных изъянов, что, расписываясь на чеке, мне пришлось держать ручку чуть ли не в зубах. Теперь мне не хватало только пены для бритья, чтобы расправиться с усами, которые, казалось, росли не по дням, а по часам. Поэтому я и не хотела иметь детей, иначе произвела бы на свет свору волчат. А в службе сервиса меня, очевидно, уже ждала ведьмовская метла.

Дальше хуже. Послав мне воздушный поцелуй, Анушка оставила меня на углу Риджент-стрит и отправилась наводить красоту перед свиданием с этим жутким Дариусом. Подготовка, как и обычно, включала в себя лоботомию. Анушкина стратегия покорения мужских сердец была незатейливой: всегда выглядеть счастливой, занятой и поверхностной. Мне эта стратегия точно не подходила. Черт, Джулиан говорит, что единственная вещь, которой я могу кого-то заинтересовать, – это мои неврозы (ну, кроме способности закидывать ноги за голову).

– Если я не позвоню до девяти сегодня вечером, посторожи мою квартиру, хорошо, куколка?

Я зашагала на работу, еще не ведая о подстерегавшем меня ударе. Поравнявшись со стройплощадкой, я внутренне приготовилась к штурму. Про себя отрепетировала ответные колкости… И вот это произошло, точнее, ничего не произошло. Никто даже ни разу не свистнул. Никаких охов-ахов. Я сказала себе, что строители, должно быть, очень заняты выполнением мегасложных хай-тековских гидравлических маневров, требующих максимального внимания, и решила вернуться назад. Еще раз прошагала мимо них, немного активнее покачивая бедрами. И ничего. Ноль реакции. Меня всю жизнь возмущали сексуальные домогательства на стройплощадках, но сейчас неожиданно для себя я почувствовала страшную опустошенность – тем более странную, что не знала, откуда эта опустошенность взялась. Однако у меня не было времени на размышления. Недостаток мужской реакции пульсировал в моих варикозных венах. Всего несколько часов назад жизненная энергия била во мне ключом. Но невозможно же одновременно ощущать собственную жизненную энергию и собственные варикозные вены. Может, та несчастная продавщица права? Да, факты постепенно выстраивались в стройную логическую цепочку. Может, в прошлый Новый год я уснула и только что проснулась? Иначе почему я так ненавижу джангл? И вообще. Если тебя больше не смешит сама идея электролиза – это верный признак того, что ты состарилась.

Внезапно я почувствовала себя Маргарет Резерфорд.[6] Меня уже манили твидовая накидка с капюшоном и велосипед. Теперь пора серьезно обеспокоиться состоянием своих внутренних органов.

Будь я зданием, я бы уже осела. Черт, была бы уже в списке на снос. Окажись я деревом в Национальном парке Йелоустон, целая куча девушек-гидов водила бы вокруг меня хороводы туристов. Но худшее было еще впереди.

Дойдя до торгового центра, я, смиренно вздыхая, остановилась у входа в Институт современного искусства – белое здание, напоминающее свадебный торт. Честно говоря, я лентяйка и по возможности стараюсь увиливать от работы. Уверена, что историки дадут нашей эпохе название «Смутное время. Часть вторая». Все мои знакомые женщины крутились как белки в колесе, от одного нервного срыва к другому, оставляя выводок неприрученных, воспитанных няньками детей. В их жизни светские ужины сменялись поглощением транквилизаторов и внебрачными связями (потому что у их заработавшихся мужей силенок на секс не хватало), при этом они с пеной у рта доказывали своим психиатрам, что умерли бы со скуки, если бы не работали. Я же страдала другой болезнью. Главным моим желанием было как можно меньше работать и как можно дольше оставаться молодой.

Сбежав из школы в пятнадцать лет, я в свое время попробовала себя на самой черной работе – от сиделки до служанки. Потом училась в колледже искусств и ночами работала, вкладывая в газеты цветные приложения. Я была певицей в кабаре и работала живой рекламой спортзала Вулумулу в Сиднее (там я познакомилась с Кейт). Как можно было не подружиться с тем, кто так же, как ты, при всем параде ходит в виде рекламного бутерброда с надписью: «Жирная уродина?.. А хочешь стать просто уродиной?»

С тех пор как любовная жизнь Кейт пришла в такое бедственное состояние, что могла вполне составить повестку дня на заседании ООН, то есть шесть лет назад, Кейт переехала в Лондон и устроилась работать в Институте современного искусства. Через какое-то время ее повысили до арт-директора, и теперь выше нее были только Господь Бог и Большой Коралловый риф. Она помогла мне получить работу в отделе связей с общественностью, что я назвала бы карьерным продвижением с большой натяжкой. Как ни старалась я убедить голых поэтесс-нимфеток и мутировавших феминисток-скульпторов насколько приятнее работать, не думая каждую секунду об успехе, все равно периодически мне приходилось появляться в офисе.

Большинство сотрудниц института были феминистками и разделяли убеждение, что «любой половой акт – это изнасилование». У входа в галерею впору было поставить предупреждающий знак: «Опасная зона. Гормонально-активные дикие женщины». Я даже не могу сказать, что получала в институте зарплату. Скорее, это была плата за участие в военных действиях. Особенно когда монтировали новую выставку.

Я толкнула стеклянную дверь и стала пробираться по захламленной галерее: ноги художниц, вязаные рюкзачки, этнические попоны и кучи детских колясок. Когда я вошла, все резко замолчали.

– Ну? – приветствовала меня Кейт, поправляя очки в красной оправе. – И как Джулиан это воспринял? Небось обосрался? Ты ему сказала, что недостаточно сильно его любишь? Думаю, ты не могла сказать ему правду: уровень самоубийств среди мужчин и так довольно высок, правильно?

– Но я действительно его люблю. Просто… – Я посмотрела на застывшие в ожидании напряженные лица. Нет уж, я не собиралась выкладывать свои сокровенные мысли и раздеваться до трусиков. Уж точно не здесь, мать вашу. – Просто в мире есть еще три миллиарда мужчин, и я бы не прочь взглянуть на них в обнаженном виде, понимаешь? – ответила я бойко.

Я поплелась за Кейт в главную галерею, где она наблюдала за распаковкой последней выставки – феминистической коллекции под названием «Чего хотят женщины». Я подняла с пола глянцевую брошюру, в дизайне которой тоже принимала участие. На обложке – женщина-фотограф, чьи фотографии пениса призваны были бороться с мировой отсталостью. «При ближайшем рассмотрении под определенным углом зрения мужские подмышки сверхъестественным образом напоминают женский лобок», – сообщала брошюра.

– Ты – куратор феминистских выставок, Кейт, а при этом ничего не знаешь о женщинах. Женщин беспокоит только три вещи: укладка волос, качество обуви и стройные бедра. Если бы ты переименовала феминистское движение в движение за стройные бедра, мусс для волос сильной фиксации и прочные супинаторы на туфлях со шпильками, посещаемость галереи увеличилась бы раз в сто.

Кейт засмеялась. Обижать австралийцев совсем неинтересно. С них все как с гуся вода.

– Мы желаем женщинам того, что они сами себе желают, – ловко выкрутилась она, с нетерпением тыкая в фотографии, которыми я, следуя ее же инструкциям, должна была через несколько часов восторгаться в интервью телепередаче по искусству.

То, что женщины сами себе желают. Господи. А что мы себе желаем-то? Чтобы был мужчина и чтобы мы были свободны. Хорошей работы и уймы свободного времени. Детей и чтобы их не было. Неожиданного знакомства в поезде с прекрасным незнакомцем, говорящим стихами, который умчит вас на личном самолете на какой-нибудь тихоокеанский остров, даже не обозначенный на карте… А иногда просто провести вечер в одиночестве в уютной фланелевой пижаме, уставившись в телик и поедая марсы-сникерсы. И никогда-никогда не стареть. Но сегодня я точно поняла: я могу быть сколь угодно молодой в душе, но по всем другим показателям мне явно уже за тридцать.

Это еще раз подтвердилось, когда приехали журналисты с четвертого канала и Кейт вытолкнула меня вперед, прямо в камеру. Режиссер, типичный моднявый андроид, едва достигший половой зрелости, снимающий фильмы, смотреть которые так же скучно, как наблюдать за тем, как сохнет на стенах краска (а этот однажды действительно снял фильм о том, как сохнет краска), так вот, он взглянул на меня в объектив и спросил Кейт, не может ли она предложить кого-то, кто был бы не столь «хронологически одарен».

Кейт и я непонимающе переглянулись.

– Не столь опытен в вопросе? – Мы все еще не понимали, о чем речь.

– Послушайте, – сказал он откровенно. – Это передача о молодых художниках, так ведь? Не думаю, что мисс Стил производит соответствующее впечатление.

Моя старческая кровь застыла в жилах.

– Да вы что?! Ну так и вы не производите соответствующего впечатления. Тоже мне кинопроизводитель. Да единственное, что вы можете произвести, – это пробник с собственной мочой.

Кейт вытолкнула меня в фойе, пока я не наговорила еще кучу гадостей.

– Какая муха тебя укусила? Нам же нужна реклама!

– Это мое больное место, понимаешь? Сегодня утром фюрерша в «Сэлфриджес» сказала мне, что я старая, уродливая и толстая.

– Ну и что? – ответила Кейт. – Купи себе зеркало пошире.

После такого ответа лучше мне не стало. Как и после того, как я увидела, что этот режиссер чуть ли не умоляет Супер-Крошку на каблуках высотой с небоскреб и с прямыми, как у защитника в американском футболе, плечами дать интервью вместо меня. Как может женщина выглядеть так молодо? Наверняка она пьет какой-нибудь эликсир.

Выйдя из института, я была готова купить вазелиновый крем для интенсивной терапии, втирать его лет пятьдесят, а потом повторить процедуру.

Ну хорошо, значит, я старше, чем думала. Однако это не значит, что от пирога жизни я не стану откусывать больше, чем могу прожевать, – просто придется жевать чуть медленнее.

Но я не рассчитывала на то, что жизнь собиралась мне вот-вот преподнести…