"Кари Хотакайнен. Улица Окопная " - читать интересную книгу автора

жизни. Испарилась тишина, подобная глухой стене, которую способны
воздвигнуть исключительно незлобивые люди, не склонные к обидам и ссорам.
Пространство наполнилось звуками, подобными щебетанию птиц, словно я
очутился в экзотическом лесу.
В пустую, гулкую в отсутствие мебели комнату спустились с обшарпанного
потолка голуби мира, лучшие друзья "бэушных" военных бушлатов, которые
продают на складах.
Голуби уселись мне на плечи. Я не понимал их воркования, просто внимал
частоте звука. Они пытались поведать мне, что не все еще прощено, но фингал
заслужил прощение.
Стряхнув оцепенение, я вновь очутился перед дверцей холодильника.
Состояние мое не достигло идеала, зато прояснилось.
Я вышел на балкон, закурил. В шесть затяжек прикончил сигарету.
Вдавливая окурок в банку, вспомнил, что Сини играла именно с этой банкой. Я
отправил ее в мусор.
Вернувшись к своим делам, я снова всю ночь изучал объявления. Я выбирал
только старые дома не в лучшем состоянии. Нашел парочку, которые подняли
давление. И разозлили. Выписка из банковского счета грубо напоминала, что
мне предстоит сбыть с рук еще несколько десятков мобильников, магнитофонов и
охочих до ласк теток, прежде чем я действительно смогу купить самый
захудалый домишко.
Процесс приобретения и оплаты жилья стал религией, которую признавали
практически все, независимо от партийной принадлежности. Беспорядочные
колебания цен на недвижимость, нехватка денег и высокий процент воспитали в
стране, особенно в Хельсинки, особое племя, которое на пороге банков
неустанно твердило мантры о прелести существования в собственном доме. Это
племя за десять лет только банковскими процентами выплатило сумму, на
которую можно отгрохать совершенно новый коттедж.
Я изучил описания выбранных мною неважных домов. Они походили на плохой
роман. Предложения пересыщены одними и теми же глаголами, автор был явно
перевозбужден, в итоге - сентиментальный мусор. Я знал, что ступаю по
тонкому льду. Суждено провалиться - вряд ли агент по недвижимости и директор
банка бросятся с лыжными палками к полынье, чтобы спасти меня.
Высказать наболевшее? Но кому? Некому. Не привык я искать товарищей по
несчастью.
Назвав себя бойцом домашнего фронта, я даже не пытался установить
контакт с подобными мне. Я считал свою жизнь неповторимой - и это была
ошибка.
Итак, мне оставалась только работа, массаж с двумя сортами крема и
перепродажа ворованных вещей. Все исключительно ради дома.
Я успокаивал себя тем, что идея насчет дома - не прожектерство.
Эта идея - мощный генератор электроэнергии, машина, трудящаяся день и
ночь. Эта идея не ест, а питает человека.

Я уменьшил долю эротического массажа, но компенсировал убытки,
обслуживая бегунов на длинные дистанции.
Звякнул нескольким марафонцам, знакомым по Центральному парку,
рассказал о своих услугах. Профессионально расслабив их натруженные мышцы и
колени, я заслужил имя в их кругу, следовательно, отказался от интимных
клиентов.