"В объятиях графа" - читать интересную книгу автора (Хойт Элизабет)

Глава 16

Анна обдумывала, на правильную ли глубину она посадила розовый куст в ямку, когда на нее упала тень. Она подняла глаза. Над ней стоял Эдвард. В первое мгновение у нее мелькнула мысль, что он вернулся слишком быстро, чтобы принести лейку.

А затем она увидела выражение его лица.

Его губы были искажены в приступе ярости, а глаза, как черные дыры, горели у него на лице. В этот момент у нее возникло ужасное предчувствие, что он каким-то образом разгадал ее тайну. За секунду до того, как он заговорил, она попыталась овладеть собой и убедить себя, что не было никакого способа, чтобы он смог открыть ее секрет.

Его слова убили всякую надежду.

– Ты, – произнес он чужим голосом, слишком тихим и пугающим. – Ты была там, в борделе.

Она никогда не умела лгать.

– Что?

Он сощурил глаза, будто от яркого света:

– Ты была там. Ты ждала меня, как паучиха, и ловко поймала в свою паутину.

Господи, это даже хуже, чем она представляла. Он думал, что она сделала это ради какой-то болезненной мести или шутки.

– Я не…

Его глаза широко распахнулись, и она подняла руку, чтобы отстраниться от ада, который увидела в них.

– Что «не»? Не ездила в Лондон? Не ходила в «Грот Афродиты»?

Его глаза расширились, она начала подниматься, но он уже наклонился над ней. Он схватил ее за плечи, поднял легко и без усилия, словно она весила не больше, чем пушок семян чертополоха. Он был таким сильным! Почему она никогда раньше не думала, насколько мужчина сильнее по сравнению с женщиной? Она почувствовала себя бабочкой, которую схватила большая черная птица. Он прижал ее спиной к стоящей рядом кирпичной стене и наклонял к ней лицо до тех пор, пока их носы едва не соприкоснулись, и он, естественно, мог видеть свое отражение в ее широко открытых испуганных глазах.

– Ты ждала там, одетая лишь в кусок кружева. – Его слова обдавали ее лицо горячим дыханием. – А когда я пришел, ты выставляла себя напоказ, предлагала себя.

Анна чувствовала каждое дуновение его дыхания напротив своих губ. Она вздрогнула от услышанной непристойности. Она хотела возразить, сказать, что это не описывало возвышенную благодать, которую они вместе пережили в Лондоне, но слова застряли у нее в горле.

– Я наивно беспокоился, что общение с проституткой, которую ты приютила, опорочит твое доброе имя. Каким же дураком ты меня выставила. Как тебе удалось сдержать смех, когда я просил у тебя прощения за свой поцелуй? – Его руки напряглись на ее плечах. – Все это время я сдерживал себя, потому что считал тебя приличной женщиной. Все это время, когда ты только и хотела этого.

Затем он набросился на нее и начал жадно терзать ее рот. Анна застонала – то ли от боли, то ли от желания.

– Ты должна была сказать мне, что хотела именно этого. – Он поднял голову и тяжело дышал. – Я бы сделал тебе одолжение.

Она, казалось, утратила способность связно мыслить, не говоря уже о речи.

– Тебе стоило только намекнуть, и я бы овладел тобой на своем столе в библиотеке или в карете с Джоном-кучером впереди или даже здесь, в саду.

Она попыталась сформулировать слова, преодолевая туман своего смущения:

– Нет, я…

– Одному богу известно, как сильно я желал тебя в течение дней, недель, – выдавил он из себя. – Я мог трахнуть тебя в любое время. Или ты не можешь признать, что хочешь делить ложе с мужчиной, чье лицо выглядит подобно моему?

Она попыталась покачать головой, но беспомощно упала, когда он склонил ее спину над своей рукой. Его другая рука опустилась к ее бедрам и резко толкнула их к его собственным.

– Вот то, чего ты страстно желала. Ради чего ты путешествовала в Лондон, – прошептал он.

Анна застонала в знак протеста, несмотря на то что ее бедра прильнули к его.

– Почему? – Он выдохнул ей в ухо свой вопрос. – Почему, почему, почему? Почему ты лгала мне? Чем я заслужил это?

Она снова попыталась покачать головой.

Эдвард наказал ее коротким укусом.

– Это была шутка? Ты считаешь забавным лежать со мной в постели одну ночь, а потом разыгрывать добродетельную вдову на следующий день? Или это развращенная прихоть? Некоторые женщины находят мысль о сексе с покрытым оспинами мужчиной возбуждающей.

Анна резко дернула головой, несмотря на боль, которую причинили его зубы, царапающие ей ухо. Она не могла, не могла позволить ему думать так.

– Пожалуйста, вы должны знать…

Граф повернул голову. Она попыталась посмотреть ему в лицо, и он сделал самую ужасную вещь за все это время – он отпустил ее.

– Эдвард! Эдвард! Ради бога, пожалуйста, послушай меня! – Странно, но она в первый раз назвала его христианским именем.

Он размашисто зашагал по садовой дорожке. Она побежала за ним, ее глаза слепили слезы, и она споткнулась о выбившийся кирпич.

Эдвард остановился при звуке падения, все еще стоя к ней спиной.

– Такие слезы, Анна. Ты можешь их вызывать по желанию, как крокодил? – И потом – так тихо, что она могла только вообразить это: – Там были другие мужчины?

Он ушел.

Анна смотрела, как он исчез за калиткой. Ее грудь сжимала рвущая боль. У нее мелькнула смутная мысль, что она поранилась при падении. Но затем она услышала гортанный, скрежещущий звук, и холодная маленькая часть ее мозга зафиксировала, какой странный шум производил ее плач.

Какое скорое, какое суровое наказание последовало за отступление от степенной вдовьей жизни. Все правила и предупреждения, писаные и неписаные, которым ее учили, когда она росла, фактически осуществились. Хотя она предполагала, что наказания за ее проступок не предвидели моралисты Литтл-Бэттлфорда. Нет, ее судьба была гораздо хуже, чем разоблачение и осуждение. Ее наказанием стала ненависть Эдварда. Это и осознание того, что она поехала в Лондон только ради секса. Теперь это всегда будет с ним. Эдвард! Она желала мужчину, а не физиологический акт. Казалось, что она лгала себе, так же как лгала и ему. Как иронично прийти наконец к пониманию этого, когда теперь вокруг нее сплошные руины.

Анна не знала, как долго она лежала там; ее старое коричневое платье промокло. Когда ее рыдания стихли, полуденное небо затянули облака. Она, опираясь на обе руки, встала в коленопреклоненную позу, а потом поднялась на ноги. Она пошатнулась, но удержала равновесие. Одна рука держалась за стену сада для поддержки. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем подняла лопату.

Скоро она пойдет домой и расскажет матушке Рен, что у нее больше нет работы. Она останется в одиноком доме сегодня ночью и на тысячи ночей после этого за всю оставшуюся жизнь.

А сейчас она просто сажала розы.

Фелисити приложила ткань, смоченную фиалковой водой, себе на лоб. Она удалилась в маленькую утреннюю комнату, место, которое обычно приносило ей некоторое удовлетворение, особенно когда она думала о том, сколько стоило навести в ней новый блеск. Цена одного только парчового диванчика канареечного цвета покрыла бы расходы на еду и одежду семьи Рен в течение пяти лет. Но в тот момент ее голова просто раскалывалась.

Дела шли неважно.

Реджинальд слонялся по дому и стонал, что у его призовой кобылы случился выкидыш. Чилли уехал обратно в Лондон в дурном настроении, потому что она не рассказала ему об Анне и графе. И этот самый граф оказался раздражающе туп на званом вечере. Определенно, большинство мужчин, которых она знала, имели те или иные пробелы, но она не представляла, что лорд Свартингэм такой тупица. Мужчина, казалось, не понял, на что она намекала. Как ей убедить его заставить Анну молчать, если он слишком глуп, чтобы понять, что его шантажируют.

Фелисити вздрогнула.

Не шантаж – это звучало слишком неуклюже. Стимул – вот так лучше. У лорда Свартингэма был стимул остановить Анну, чтобы она не болтала о прошлых грешках Фелисити по всей деревне.

В этот момент хлопнула дверь и младшая из двух ее дочерей, Синтия, прискакала в комнату. За ней следовала ее сестра, Кристина, более умеренным шагом.

– Маман, – сказала Кристина. – Нэнни говорит, что мы должны получить твое разрешение, чтобы пойти в лавку сладостей в городе. Можно?

– Палочки из перечной мяты! – Синтия прыгала вокруг диванчика, на котором лежала Фелисити. – Лимонные леденцы! Рахат-лукум! – Странно, но младшая дочь очень во многом напоминала Реджинальда.

– Пожалуйста, прекрати это, Синтия, – сказала Фелисити. – У маман болит голова.

– Я сожалею, маман, – ответила Кристина без тени сожаления в голосе. – Мы уйдем, как только получим твое разрешение. – Она лукаво улыбнулась.

– Мамино разрешение! Мамино разрешение! – пропела Синтия.

– Да! – сказала Фелисити. – Да, у вас есть мое разрешение.

– Ура! Ура! – Синтия выбежала из комнаты, тряхнув за спиной рыжими волосами.

Это зрелище заставило Фелисити нахмуриться. Рыжие волосы Синтии были проклятием ее жизни.

– Спасибо, маман. – Кристина аккуратно закрыла дверь.

Фелисити застонала и позвонила, чтобы ей принесли еще туалетной воды. Зачем только она написала эту разоблачающую записку в порыве сентиментальности? И о чем думал Питер, сохранив этот медальон? Мужчины и в самом деле идиоты.

Она прижала пальцами ткань у себя на лбу. Возможно, лорд Свартингэм действительно не знал, о чем она говорила. Он показался ей озадаченным, когда она сказала, что они оба знают леди, с которой он встречался в «Гроте Афродиты». И если он действительно не знал ее…

Фелисити села, и ткань упала на пол. Если он не знал женщину, значит, она пыталась шантажировать не того человека.

На следующее утро Анна стояла на коленях в своем маленьком садике позади дома. У нее не хватило духу рассказать матушке Рен, что она потеряла работу.

Прошлым вечером она поздно прибыла домой, и ей не хотелось говорить об этом сегодня утром. Лучше не спешить, потому что эта новость только вызовет вопросы, на которые она не сможет ответить. Видимо, ей нужно набраться смелости, чтобы извиниться перед Эдвардом. Но это тоже могло подождать, пока она зализывает раны. Именно это она и делала, работая сегодня в саду. Такие земные дела, как уход за овощами и запах свежевскопанной земли, приносили нечто вроде облегчения.

Она выкапывала корешки хрена, чтобы заново посадить их, когда услышала крик перед домом. Она насторожилась и положила лопату. «Надеюсь, ничего не стряслось с Ребеккой и ее ребенком?» Она подняла юбки, чтобы обойти вокруг дома. Послышался стук кареты и храп лошадей. Женский голос прокричал снова, когда она завернула за угол.

Перл стояла возле крыльца, придерживая перед собой другую женщину. При ее приближении они обе обернулись, и у Анны перехватило дыхание. Она увидела, что у женщины, еле держащейся на ногах, оба глаза подбиты и нос явно сломан. Анне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать ее.

Это была Корэл.

– О господи! – задохнулась Анна.

Парадная дверь открылась.

Анна поспешила, чтобы взять другую руку Корэл.

– Фэнни, придержи для нас дверь, пожалуйста. Фэнни с широко раскрытыми глазами повиновалась, когда они неловко ввели Корэл внутрь.

– Я говорила Перл, – прошептала Корэл, – не приезжать сюда. – Ее распухшие губы едва двигались, слова звучали неразборчиво.

– Слава богу, она вас не послушала, – сказала Анна.

Она оценивающе посмотрела на узкие ступени, ведущие наверх. Они никогда не поднимутся по ним вместе с обессилевшей Корэл.

– Давайте отнесем ее в гостиную.

Перл кивнула.

Они аккуратно опустили Корэл на диван. Анна послала Фэнни наверх за одеялом. Анна задавалась вопросом, не потеряла ли Корэл сознание. Та шумно дышала через рот, ее нос превратился в бесформенное месиво.

Анна оттащила ее сестру в сторону.

– Что с ней случилось?

Перл бросила обеспокоенный взгляд на Корэл:

– Это тот самый маркиз. Он пришел домой прошлой ночью мертвецки пьяным. Если бы он не был так пьян, он не смог бы сделать с ней такое.

– Но почему?

– Она не давала никакого повода, насколько я могу судить. – Губы Перл задрожали. В ответ на шокированный взгляд Анны она сделала гримасу. – О, он что-то сказал о том, что она любит других мужчин, но это ахинея. Корэл думает о постельном спорте как о бизнесе. Она не занималась бы этим с кем-либо еще, пока у нее есть покровитель. Он просто получал удовольствие оттого, что бил ее кулаками в лицо. – Перл стерла гневную слезу. – Если бы я не вытащила ее на улицу, когда он пошел отлить, он, возможно, убил бы ее.

Анна обняла рукой ее плечи:

– Мы должны благодарить бога за то, что вы смогли спасти ее.

– Я не знала, куда еще можно привезти ее, мэм, – сказала Перл. – Я сожалею, что мы опять беспокоим вас после того, как вы были столь добры. Если мы можем остаться на ночь или две, пока Корэл встанет на ноги…

– Вы можете оставаться столь долго, сколько потребуется Корэл, чтобы снова почувствовать себя хорошо. Но я боюсь, это будет больше, чем ночь или две. – Анна с беспокойством оглядела свою избитую гостью. – Я должна немедленно послать Фэнни за доктором Биллингсом.

– О нет. – Голос Перл повысился в панике. – Не делайте этого!

– Но она нуждается в медицинской помощи.

– Будет лучше, если никто не узнает, что мы здесь. За исключением Фэнни и другой миссис Рен, – сказала Перл. – Ведь он может искать ее.

Анна медленно кивнула. Корэл, видимо, все еще находилась в опасности.

– А как насчет ее ран?

– Я буду лечить их. У нее нет переломов костей, я уже проверила, и я могу выпрямить ее нос.

– Вы можете вправить сломанный нос? – Анна с недоумением посмотрела на Перл.

Женщина поджала губы.

– Я делала это раньше. Это полезно для моей профессии.

Анна прикрыла глаза.

– Простите. Я не хотела сомневаться в ваших словах. Что вам потребуется?

Под руководством Перл Анна быстро собрала воду, тряпки и бинты, а также баночку с мазью ее матери.

Перл трудилась над лицом своей сестры сосредоточенно и спокойно, даже когда Корэл застонала и попыталась убрать ее руки. Анна придерживала пораненные руки женщины, чтобы Перл могла закончить перевязку. Она вздохнула с облегчением, когда Перл сделала знак, что можно отпустить. Они удостоверились, что уложили Корэл насколько возможно удобно, прежде чем удалиться на кухню и выпить так необходимую чашку чаю.

Перл вздохнула, подняв горячий чай к губам:

– Спасибо вам. Большое спасибо вам, мэм. Вы так добры.

Анна почти засмеялась, издав короткий хриплый звук:

– Это я должна вас благодарить, если бы вы только знали. Мне нужно сделать что-нибудь доброе прямо сейчас.

Эдвард бросил перо и подошел к окнам библиотеки. За весь день он не написал ни одного связного предложения. Комната была слишком тихой, слишком большой, чтобы успокоить его разум. Он старался отвлечься, но мог думать только об Анне и о том, что она сделала с ним. Почему? Почему она выбрала его? Ее привлекал его титул? Его богатство? Господи! Его шрамы?

Какой возможный повод могла иметь приличная женщина, чтобы надеть маску и разыграть роль проститутки? Если ей требовался любовник, неужели она не могла найти такового в Литтл-Бэттлфорде? Или, возможно, она хотела сыграть в проститутку?

Эдвард уткнулся лбом в холодное стекло окна. Он вспомнил все, что делал с Анной в те две ночи. Каждое изящное место, которого коснулась его рука, каждый дюйм кожи, который лобзал его рот. Он вспомнил, что занимался вещами, которых он никогда не мечтал проделывать с леди вообще, не говоря уже о той, которую знал и которая ему нравилась. Она увидела его сторону, которую он старался скрыть от мира, – интимную, потайную сторону. Она видела его в его самом скотском обличье. Что она почувствовала, когда он прижал ее руку к своему члену? Возбуждение? Страх? Отвращение?

И его захлестнуло множество мыслей, которые он не в силах остановить. Встречалась ли она с другими мужчинами в «Гроте Афродиты»? Дарила ли свое красивое, сексапильное тело с мужчинами, которых даже не знала?! Неужели она позволяла им целовать ее развратный рот, позволяла им лапать свои груди, позволяла им бороздить ее жаждущее, распростертое тело? Эдвард колотил по оконной раме кулаком до тех пор, пока кожа не растрескалась и не выступила кровь. Он не мог выбросить непристойные образы из мыслей об Анне – его Анне – с другим мужчиной. Его взгляд затуманился. Иисус Христос. Он плакал, как мальчишка.

Джок слегка толкнул его ногу и хныкнул.

Она довела его до этого. Теперь он полностью погублен. И тем не менее это ничего не меняло, потому что он был джентльмен, а она, несмотря на свои действия, оставалась леди. Ему придется жениться на ней и, сделав это, отбросить все свои мечты, все свои надежды иметь семью. Она не могла иметь детей. Его род закончится с его последним вздохом. Не родятся девочки, которые станут похожи на его мать, не будет мальчиков, которые смогут напоминать ему о Сэмми. Никого, кому бы он мог открыть свое сердце. Никого, чье взросление он мог бы наблюдать. Эдвард выпрямился. Если это то, что жизнь уготовила для него, пусть будет так, но он удостоверится, черт побери, что Анна знает свою цену.

Он вытер лицо и неистово дернул за шнурок звонка.