"Роберт Говард. Ужас пирамиды ("Соломон Кейн") " - читать интересную книгу автора

другом мире. Кроме того, поверхность посоха была испещрена неведомыми
знаками и символами какого-то языка, забытого еще во времена падения Содома
и Гоморры. Но чутье подсказывало Кейну, что по отношению к чудовищной
древности самого посоха эти позднейшие добавления выглядели примерно так
же, как нацарапанные на камнях Стоунхенджа английские надписи.
А с каким удивительным искусством была выполнена кошачья голова!
Иногда, разглядывая голову чудесного зверька, Кейну казалось, что с ней
что-то было не так. Похоже, невероятно давно изображение было иным. И лишь
в более поздние времена египетский резчик - кости его уже давным-давно
истлели - просто переделал кошачью мордочку, подгоняя ее под каноническое
изображение богини Баст. О том же, каково было первоначальное изображение,
Кейн даже гадать не пытался. Не один раз он пытался постичь разумом
сокрытые в посохе тайны, но человеческое воображение пасовало перед
пропастью времен, вызывавшей почти физическое головокружение.
Неудивительно, что у пуританина со временем отпало всяческое желание к
подобным экспериментам.
На джунгли пали сумерки. Немилосердно палившее дневное светило нырнуло
за кроны лесных великанов и готовилось уступить место луне. Рабов к этому
времени страшно мучила жажда; стенания и плач скованных невольников
возносились к глухим небесам. Люди, цепляясь друг за друга и шатаясь от
изнеможения, едва могли идти. Пуританин несколько раз становился
свидетелем, как работорговцы безжалостно убивали тех, кто падал с ног.
Поэтому тех, кто ослабел настолько, что был не в состоянии передвигаться
самостоятельно, волокли за собой соседи по ярму. По счастью, когда
чернокожие пленники уже дошли до предела сил, солнце, словно сжалившись над
людьми, перевалило небесный окоем. На джунгли навалилась тропическая ночь,
и был объявлен привал.
Караванщики-арабы споро разбили палатки и расставили стражу из
чернокожих помощников. Рабам выдали по горсточке еды и глотку воды - ровно
столько, чтобы они не передохли от голода и жажды. Невольники растянулись
на земле, устраиваясь кто как мог, так как работорговцам даже в голову не
пришло освободить их от оков. Над поляной повисла тишина, нарушаемая лишь
стонами и вскриками.
Кейна покормили, так и не развязав ему рук, и дали вволю воды.
Пуританин приник к плошке, чувствуя на себе алчные взгляды многострадальных
рабов. Англичанина одолевали муки совести: какое он имел право наслаждаться
тем, в чем было отказано этим несчастным? А вода истощенным неграм была
куда нужнее, чем Соломону. Кейн отказался от воды, утолив свою жажду едва
наполовину.
Бивак разбили на широкой поляне, со всех сторон окруженной зеленой
стеной зарослей. Когда арабы закончили свою трапезу, а чернокожие
магометане еще вовсю предавались обжорству, старый Юсуф подошел к Кейну,
чтобы вновь расспросить его о посохе Н'Лонги. Англичанин терпеливо отвечал
на его многочисленные вопросы, что само по себе было удивительно, принимая
во внимание его жгучую ненависть к той кровожадной расе, к которой
принадлежал седобородый.
Они достаточно мирно беседовали, когда к ним подошел Хасим и с
презрением уставился сверху вниз. Этот человек, по мнению пуританина, как
нельзя лучше являл собой символ зловещей и воинственной религии. Смелый,
безжалостный, слепо уверовавший в свою избранность, никому не верящий и ни