"Митрополит Антоний(Храповицкий). Христос Спаситель и еврейская революция " - читать интересную книгу автора

Но так бывает обычно{2}. Однако еще и в этот момент любовь ко Христу и
память Его благодеяний не совсем были исторгнуты из сердца народа: народ еще
колебался. Но зато "когда увидели Его первосвященники и служители, то
закричали: распни, распни Его!" (ст. 6). В этих сердцах уже не было
сострадания, но к личной ненависти присоединилась и злоба на то, что
Чудотворец дозволил поганым язычникам в Своем Лице надругаться над тем, что
было для них всего дороже: Он и прежде не выразил сочувствия восстанию, а
теперь и Сам муки терпит, не желая защитить новым чудом честь народа и его
будущих царей. Отсюда - дальнейшие ругательства на Голгофе первосвященников,
книжников, старейшин и фарисеев, подогреваемые обидною для народа надписью
на кресте: "Других спасал, а Себя Самого не может спасти" (Мф. 27, 41, 43;
Мк. 15, 31; Лк. 33, 35). Но пока одного крику еще мало: нужны новые доводы,
чтобы убедить Пилата согласиться на распятие Спасителя, тем более что и
народ пока видимо колеблется прежнею любовью и состраданием ко Христу и
раздражением по поводу того, что он видит пред собою. Итак, первосвященники,
их слуги и фарисеи, которых Иоанн называет иудеями, выделяя их из общего
понятия "народ", сослались было на свой закон, по которому Иисус должен быть
умерщвлен, "потому что сделал Себя Сыном Божиим" (19, 7). Такого, конечно,
закона нет, и мы знаем, как Господь отклонил от Себя такое обвинение раньше
(Ин. 10, 34-36), да и вообще Мессию евреи мыслили как Сына Божия (Ин. 1, 34,
49). (Хотя и не Бога.) Что же касается Пилата, то подобное обвинение
произвело на него обратное впечатление: он "больше убоялся" и, уединившись с
Иисусом на несколько минут, "с этого времени искал отпустить Его". Однако
опытные интриганы - иудеи знали, чем можно понудить Пилата, и стали намекать
на возможность доноса: "Если отпустишь Его, ты не друг Кесаря" и т.д.
Пришлось Пилату признать дело политическим процессом, быть может как дело
"об оскорблении величества", и он воссел на Лифастротон, но, надеясь
поправить дело, тремя словами погубил Иисуса Христа, крикнув иудеям: "Се
Царь ваш!" Первый возглас игемона: "Се человек!" - взывал к состраданию и
для всего народа не был роковым, а в этих словах - "Се Царь ваш!" - услышали
презрительную насмешку над своею мечтою: вот что я делаю и сделаю со всяким
великим царем; вам ли, презренные, мечтать о низвержении нашей власти?
"Но они закричали: возьми, возьми распни Его". Это был уже крик
всеобщий, крик народа, перенесшего свою бессильную злобу против Пилата, на
Того, Кто один из всех мог не допустить такого поругания, но настолько
соизволил на такое, что и Сам Себя подверг последнему. А когда Пилат,
продолжая издеваться над народом, сказал: "Царя ли вашего распну?", то уже
не весь народ, неспособный в своем гневе к лицемерию, а только изощрившиеся
в нем "первосвященники отвечали: нет у нас царя кроме Кесаря" (ст. 15).
Здесь Пилат снова услышал намек на угрозу доноса и предал Спасителя на
распятие. Однако он не отказал себе в удовольствии еще раз отомстить
мятежному Синедриону и народу и на трех языках составил оскорбительную для
них надпись, которую и прибил к орудию казни; первосвященники иудейские
тщетно просили его изменить текст надписи. Пилат отвечал: "Что я написал, то
написал". Вероятно, не думал Пилат о том, что эта надпись, раздражая
национальное самолюбие евреев, лишит их последних движений сострадательного
чувства и будет побуждать к новым издевательствам над распятым Праведником
(Мк. 15, 32).
Так назвал Господа сотник, видя Его святую кончину, да и всего народа
коснулось наконец некоторое раскаяние, и он возвращался по домам, "бия себя