"Колин Харрисон. Электрические тела" - читать интересную книгу автора

выходящих на ланч. У подземки я остановился, ища взглядом такси, но машин не
было, и я спустился вниз. Этот выбор изменил все.
Сев в поезд, я открыл "Уолл-стрит джорнал" и погрузился в пьяную
полудрему, когда вход и выход пассажиров, быстрые перегоны и хриплые
объявления кондуктора расползались и сливались. Сгорбившись, я просматривал
газету, ища новости о конкурентах Корпорации - информацию о квартальной
прибыли, малозаметные детали, которые могли бы снизить стоимость наших
акций: кто принят, кто уволен. А потом я перешел к разделу котировок,
проверяя свой портфель акций. Деньги представляют чисто интеллектуальный
интерес, если у вас их достаточно - а у меня их было более чем достаточно
для одинокого тридцатипятилетнего мужчины, живущего в Нью-Йорке. Сколько?
Всем становится любопытно, когда они узнают, что ты работаешь на Корпорацию.
Люди бросают быстрые взгляды, рассматривают твой костюм и мысленно решают:
"Он присосался к большим деньгам". Им хочется узнать точно, но спросить они
не решаются. Ну что ж, я сразу же сниму этот вопрос: в тот момент мой
годовой доход составлял 395 тысяч долларов, что, конечно, целая куча денег,
равная заработку примерно тридцати мексиканских младших официантов в "Быке и
Медведе". Когда мой отец услышал эту сумму, его передернуло: это чуть меньше
33 тысяч долларов в месяц. Конечно, налоги съедают немалую часть. Но это был
пустяк по сравнению с суммами, которые получали Президент и Моррисон, наш
главный администратор. Миллионы. Десятки миллионов. Вся дерзкая игра была
затеяна ради их выгоды. Конечно, оба таких сумм не стоили. Никто таких сумм
не стоит. Нас всех можно заменить. Мы - просто тела. Не так ли?
Поезд подземки скрежетал по темным туннелям, он был довольно пустым,
все пассажиры сидели, и, пока я просматривал газету, что-то коснулось носка
моего ботинка. Это оказался видавший виды красный карандаш "Крайола",
катившийся по полу, - а напротив меня сидела темноволосая девочка лет
четырех и протягивала за ним руку, нетерпеливо шевеля пальцами. Ее ноги
болтались, не доставая до пола. На коленях у девочки лежала
книжка-раскраска. Я поднял карандаш, протянул руку через проход и отдал ей,
улыбнувшись ее матери с вежливостью незнакомых друг с другом людей.
- Ох, извините, - прошептала женщина с принятой в таких случаях
смущенной благодарностью и запахнула потрепанное пальто. Я обратил внимание
на ее губы, она умело пользовалась помадой. - Спасибо.
Я кивнул и вернулся к газете, но, как и большинство мужчин - одиноких
или нет, - я замечаю привлекательных женщин. Я заглянул ей в лицо и увидел,
как она поспешно опустила усталые глаза, избегая моего взгляда. Именно в тот
момент я до спазмов в желудке почувствовал первый толчок влечения, который
бывает чистой похотью - а порой и чем-то большим. Полюбил ли я ее сразу?
Нет, конечно. Да - внезапно и неотвратимо, так что не смог отвести взгляда.
Волосы и кожа у нее были того же цвета, что и у малышки. Я не смог точно
определить ее расу, но белой она не была. Темные волосы стянуты заколками.
Глаза цвета кока-колы. Бархатисто-коричневая кожа. Эту женщину можно одеть в
длиннополую черную норковую шубу, подумал я, поместить ее в вестибюль с
швейцаром в лучшем квартале Ист-Сайда, и никто не усомнится в том, что она -
богатая венесуэльская или бразильская наследница с примесью негритянской или
индейской крови, нечто необычное, нечто экзотическое для моего
благопристойного вкуса. Она могла бы обучаться в лучших международных
пансионах и обитать на Парк-авеню в стеклянном дворце, купленном на деньги
владеющего несколькими языками отца, который перепродает нефть, компьютерные