"Джим Харрисон. Легенды осени " - читать интересную книгу автораспускавшегося с холма Одного Удара и бешено завиляли хвостами. Старый индеец
сделал глоток из фляжки Деккера и сплюнул в огонь, отчего пламя вспыхнуло небольшим цветком. Деккера всегда изумлял тот факт, что Один Удар говорит с четким английским прононсом как у Ладлоу. Той ночью пришла зима. А на следующий день Ладлоу получил умоляюще-сердитое письмо от жены, в котором она просила его задействовать все свое влияние, чтобы освободить Самуэля от армии. Она потеряла сон, хотя Альберт написал ей из Калгари, что все идет хорошо. Но за каким резоном мальчики поехали защищать Англию, которую никогда не видели, подогреваемые дурной любовью к приключениям, характерной для Ладлоу - и не побеспокоились о ее чувствах? Письма продолжали идти всю осень и зиму до января. Наконец истерия жены, вызванная менопаузой, стала настолько невыносимой, что Ладлоу, томимый дурным тоскливым предчувствием, просто прекратил их открывать. Он не поехал в Хелену перед Рождеством, но снедаемый отсутствием романтики, принялся за чтение и размышления, за исключением нескольких ежедневных утренних часов, когда он учил маленькую Изабель читать и писать. В Хелену он послал Деккера, чтобы тот купил припасы и подарки, На следующий день после отъезда Деккера, к Ладлоу заглянул федеральный маршал[25] и поинтересовался, знает ли ранчер о местонахождении некоего Джона Тронбурга, разыскиваемого за ограбление банка несколько лет назад в Сент-Клауд, штат Миннесота, и по слухам могущего обретаться в этих краях. Ладлоу взглянул на фотографию молодого Деккера и ответил, что три года назад этот человек и вправду здесь объявлялся, держа путь в Сан-Франциско, чтобы найти пароход и уплыть в Австралию. Маршал устало согласился, плотно отобедал и уехал в сгущавшуюся тьму по направлению к Шото. поблизости, затем послал Одного Удара в Хелену с наказом Деккеру немедленно прибыть назад и избегать городов и основных дорог по возвращении. Бродя в рассеянности, Ладлоу случайно наткнулся на Пет, стоящую на воздухе и сохнущую после купания и немедленно ретировался, как-то враз ослабевший, со стучавшей в висках кровью. Он с радостью отдал бы все свое ранчо, только бы вернулся хоть один из сыновей. В Бостоне Изабель крутила роман с итальянским оперным певцом, basso profundo[26]. Итальянец английского языка не знал, так что Изабель пришлось мобилизовать весь ее зачаточный итальянский, знакомый в основном по туристическому путеводителю. Они подолгу лежали в роскошном шезлонге у камина, его голова покоилась у нее на груди, и он рассуждал об опере, Флоренции и диких краснокожих, которых он надеялся увидеть по пути в Сан-Франциско и Лос-Анжелес, где у него были запланированы концерты. На самом деле итальянец ей быстро наскучил: их соития, быстрые и энергичные ее не удовлетворяли, поскольку она была куда менее благочестива, чем думали о ней ее любовники. Она думала о Тристане, и голова итальянца, покоящаяся у нее на груди, напоминала ей время, когда у Тристана была пневмония - она также клала голову сына на грудь, обнимала Тристана и читала ему вслух. Близость исчезла в то лето, когда Тристану исполнилось двенадцать, и она решила уехать на зиму в Бостон. И мальчик страстно писал ей половину зимы, что он ежедневно молится, чтобы мама вернулась к Рождеству, а когда она не приехала на Рождество, он проклял Бога и превратился в упрямого неверующего скептика. Когда она вернулась весной, он был холоден и отстранен, настолько, |
|
|