"Никита Сергеевич Хрущев. Время. Люди. Власть. (Книга 2, Часть 3)" - читать интересную книгу автора

того, чтобы увеличить цифры, он еле-еле согласился принять такие, ибо
боялся, что они гарантируют ему провал: он не хотел принимать план,
который будет не выполнен, а хотел низкого плана, чтобы перевыполнить его.
Куда легче занести в план заниженные цифры, а потом кричать, что план не
только выполняется, но и перевыполняется. К сожалению, это очень
распространенный способ действий в нашем хозяйстве. Думаю, что им еще и
сейчас пользуются, и довольно широко.
Мне не повезло: я весной 1947 года простудился и заболел воспалением
легких, лежал с кислородными подушками, еле-еле выжил. Это помогло в
какой-то степени Кагановичу развернуть свою деятельность без оглядки,
потому что я его все-таки связывал: он вынужден был считаться со мной. А
тут он распоясался, причем дал волю своему хамству. Буквально хамству. Он
довел, например, до такого состояния Патоличева, что тот пришел ко мне,
когда я еще лежал в постели, вскоре после кризиса, и жаловался: "Не могу
я! Не знаю, как быть". Потом он не выдержал и написал письмо Сталину с
просьбой освободить его от работы на Украине, потому что он не может быть
рядом с Кагановичем. Его, по-моему, послали работать в Ростов. Патоличев
ушел с Украины.
Мое здоровье пошло на поправку. Я еще пролежал, наверное, месяца два,
если не больше, и вернулся к труду. Однако и у меня очень плохо сложились
отношения с Кагановичем, ну просто нетерпимые отношения. Он развернул
бешеную деятельность в двух направлениях: против украинских националистов
и против евреев. Сам - еврей, и против евреев? Или, может быть, это было
направлено только целевым образом против тех евреев, которые находились со
мной в дружеских отношениях? Скорее всего, так. Работал у нас, в
частности, редактором одной газеты Троскунов(6). Каганович освободил его
от должности. Он его не только третировал, а просто издевался над ним. Это
был честный человек, который во время войны редактировал фронтовую газету,
и на соревнованиях фронтовых газет его издание получило признание как
лучшее. Троскунова я помню еще по Юзовке, когда я учился на рабфаке, а он
и там работал в газете. Кажется, я даже ручался за него, когда он вступал
в партию. Вот это ему и вышло потом боком.
Что касается националистов, то, когда я поднялся после болезни, ко
мне сразу потекли многочисленные жалобы. Они затрагивали вопросы
политического характера, и я как председатель Совета Министров практически
ими не занимался. Эти вопросы входили в компетенцию партийного руководства
республики. В ЦК мы их обсуждали, иногда доходило дело и до меня, но
главным образом они решались в Секретариате ЦК, в работе которого я не
принимал участия. На заседаниях же Политбюро ЦК КП(б)У эти вопросы
ставились редко. Однако все, что я мог сделать, чтобы ослабить нажим
Кагановича на псевдонационалистов, я делал.
Пошел поток записок Кагановича Сталину по "проблемным вопросам". В
конце концов дошло до того, что однажды Сталин позвонил мне: "Почему
Каганович шлет мне записки, а вы эти за-
писки не подписываете?". "Товарищ Сталин, Каганович - секретарь
республиканского ЦК, и он пишет вам как Генеральному секретарю ЦК. Поэтому
моя подпись не требуется". "Это неправильно. Я ему сказал, что ни одной
записки без вашей подписи мы впредь не будем принимать". Только положил я
трубку, звонит мне Каганович: "Сталин тебе звонил?". "Да". "Что он сказал
тебе?". "Что теперь мы вдвоем должны подписывать посылаемые в Москву