"Никита Сергеевич Хрущев. Время. Люди. Власть. (Книга 2, Часть 3)" - читать интересную книгу автора

кресло, перевязанное черной ленточкой.
Когда ему предъявили обвинение, Лихачев стал что-то говорить в свое
оправдание, а потом разахался и упал в обморок. Его окатили водой, привели
в чувство и отправили домой, потому что допрашивать уже было невозможно.
Рассказали Сталину, как все было. Сталин послушал, посмотрел на нас и
обругал Лихачева. Он очень хорошо относился раньше к Лихачеву. Называл его
Лихачом. Он перенял это от Серго Орджоникидзе. Лихачев был любимцем Серго,
и Серго всегда его звал Лихачом. И Сталин тоже стал его называть Лихачом.
Видимо, сказалось хорошее в ту пору настроение Сталина, и оставили Лихача
в покое. Иван Алексеевич вернулся к работе и пережил Сталина.
Но с зисовцами расправились. Абакумов(13), то есть нарком
госбезопасности, сам вел дознание. А уж если Абакумов лично допрашивал,
сам вел дело, то все быстро признавались, что они заядлые враги Советского
Союза. И все они были расстреляны. Вот какая существовала в Москве
атмосфера в то время, когда я вторично приехал туда с Украины. Сталин уже
постарел. Подозрительность стала развиваться в нем все больше, и он стал
еще опаснее. Да и мы смотрели на него уже не так, как в первые годы
разоблачений "врагов народа", когда считалось, что он сквозь стены и
железо все видел насквозь. Уже было поколеблено в нас прежнее доверие к
нему. Но после разгрома гитлеровских войск вокруг Сталина сохранялся ореол
славы и гениальности.
Помню дни, когда Вознесенский, освобожденный от прежних обязанностей,
еще бывал на обедах у Сталина. Я видел уже не того человека, которого знал
раньше: умного, резкого, прямого и смелого. Именно смелость его и
погубила, потому что он часто схватывался с Берией, когда составлялся
очередной народнохозяйственный план. Берия имел много подшефных наркоматов
и требовал львиной доли средств для них, а Вознесенский как председатель
Госплана хотел равномерного развития экономики страны. Не он, а страна не
имела возможности удовлетворить запросы тех наркоматов, над которыми
шефствовал Берия. Но не наркоматы выступали против Вознесенского, а Берия.
Берия, как близкий к Сталину человек, обладал большими возможностями.
Нужно было знать Берию, его ловкость, его иезуитство. Он мог выжидать,
выбирая момент, чтобы подбросить Ста-
лину либо доброе, либо худое, в зависимости от собственных интересов, и
ловко этим пользовался.
А за обедами у Сталина сидел уже не Вознесенский, но тень
Вознесенского. Хотя Сталин освободил его от прежних постов, однако еще
колебался, видимо, веря в честность Вознесенского. Помню, как не один раз
он обращался к Маленкову и Берии: "Так что же, ничего еще не дали
Вознесенскому? И он ничего не делает? Надо дать ему работу, чего вы
медлите?". "Да вот думаем", - отвечали они. Прошло какое-то время, и
Сталин вновь говорит: "А почему ему не дают дела? Может быть, поручить ему
Госбанк? Он финансист и экономист, понимает это, пусть возглавит Госбанк".
Никто не возразил, но проходило время, а предложений не поступало.
В былые времена Сталин не потерпел бы такой дерзости, сейчас же
заставил бы Молотова или Маленкова взять карандаш, как обычно делал, и
продиктовал бы постановление, тут же подписав его. Теперь же только
говорил: "Давайте, давайте ему дело", но никто ничего не давал. Кончилось
это тем, что Вознесенского арестовали. Какие непосредственно были
выдвинуты обвинения и что послужило к тому толчком, я посейчас не знаю.