"Эдуард Хруцкий. Служебное расследование (Повесть) " - читать интересную книгу автора

опер, с каким усилием идет он против ветра.
А Егорову действительно было плохо. Видимо, доконали его голод и
недосып. Да работа милицейская. В уголовном розыске в мирное время-то жизнь
не сахар, а в блокаду...
Слава богу, что трамвай пришел сразу, хоть от ветра укрыться можно.
Они вошли в пустой вагон. Кондуктора не было и вообще никого не было.
Окна трамвая были забиты щелистой фанерой. Спинки скамеек, ручки, стены
покрыла серебристая изморозь. Вагон нещадно трясло, ветер задувал с площадки
и Егорову было необыкновенно холодно. Он сжался на лавке, подняв воротник
кургузого пальто и глубоко натянув кепку.
Задержанный сидел напротив. Не по-блокадному румяный, в богатом пыжике,
в темно-коричневом кожане, с каракулевым воротником, он с любопытством,
беззлобно рассматривал Егорова.
Опер сдавал на глазах. Его лицо становилось все белее и белее. Егоров
хотел что-то сказать, попытался приподняться и потерял сознание.
- Эй, - тихо позвал его Трунов и потряс за плечо. - Эй.
Опер не отвечал.
Тогда он осторожно вынул у него из кармана пистолет, переложил в свой.
Трамвай заскрежетал на повороте. Остановился. Канал Грибоедова.
Трунов спрыгнул с подножки, свернул в первый же двор, и растаял в
ленинградской зиме...

Москва. Сентябрь. 1982 год

Ах, какая осень висела над кладбищем. Солнце в церковных куполах
переливалось. В безветрии тихо планировали на землю желтые листья.
Медь оркестра, приглушенная расстоянием, сливалась с голосами,
доносившимися из дверей церкви.
На площадке перед церковью стоял автобус. Рядом - люди в темных
костюмах и платьях.
Трое держат в руках алые подушечки, на которых ордена, медали, какие-то
знаки.
Наград не очень много, но они все-таки есть. Провожающие подходят и
рассматривают оценивающе, словно точно зная, что стоит за каждым орденом,
каждой медалью, каждым почетным знаком.
Борис Павлович Громов посмотрел на часы и протиснулся сквозь толпу к
Желтухину.
Тот стоял отдельно от всех, внимательно рассматривая резьбу на дверях
церкви.
- Степан Федорович, а где же Михаил Кириллович? Надо начинать похороны.
- Ничего, - Желтухин усмехнулся, - покойник подождет. Ему торопиться
некуда.
Желтухин отвернулся и подставил лицо солнцу. Был он в темном костюме,
над карманом пиджака нашивка за ранение. И все.
Никаких колодок. Никаких знаков. Только ранения, два тяжелых и одно
легкое.
Осеннее солнце окрасило седину, сгладило морщины и вдруг лицо Желтухина
стало молодым, снисходительным и ироничным.
К воротам кладбища подъехала "Чайка", шофер засомневался на секунду,
притормаживая, а потом направил машину прямо к толпе у автобуса.