"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

ангарами и неподвижно висящим рукавом в цветную полоску. Дальше, там, где
кончалась взлетная полоса, виднелась белая нитка пляжа, залив и суда,
ожидающие на рейде.
- Куда они могли исчезнуть? - повторял Шимек. - Ведь они не выходили из
кустов. - И передал мне, чуть помедлив, бинокль: расставался он с ним всегда
неохотно и ненадолго. Когда черные риски делений запрыгали у меня в окулярах
на фоне кустов дрока, я почувствовал себя французским
офицером-артиллеристом, убитым под Верденом. И в тот момент, когда я
подправил резкость, за нашей спиной со стороны холмов глухо зарокотал
самолет. Заросли дрока, ближайшие к бетонной полосе, зашевелились, и только
теперь я увидел их обоих, будто совсем рядом, - они держались за руки и
нетерпеливо задирали головы, высматривая подлетающий "Ил". Но это не было
игрой в доктора и пациента - они лежали навзничь с вытянутыми ногами,
держась за руки, а свободной рукой каждый из них вцепился в корни дрока,
которые в том месте были толстые и переплетенные. Самолет, снижаясь, миновал
Буковую горку и приближался к виадуку и железнодорожным путям, а я нацелил
бинокль на красное платье Эльки и ее голые колени, добившись наконец
идеальной резкости: то, что я увидел через несколько секунд, когда огромный
сверкающий фюзеляж самолета, казалось, вот-вот коснется брюхом зарослей
дрока, я видел абсолютно четко. Машина уже в десяти, может, в пятнадцати
метрах от земли; от зарослей дрока и от начала полосы ее отделяет расстояние
брошенного камня. Элька приподнимает колени, и лицо ее искажает гримаса,
кажется, будто она кричит от страха, рот у нее открыт. У Вайзера рот тоже
открыт, но не искривлен, и он не поднимает колени. Кусты дрока, словно
подкошенные, ложатся от воздушной волны, Элька, не отрываясь от земли,
поднимает колени еще выше, а с ними и бедра, и видно, как ее красное платье,
задранное воздушной волной, открывает черную точку между ногами. Но это
вовсе не трусики, вовсе не белье, это черное, слегка приподнятое к небу,
выглянувшее из-под красного платьица благодаря ревущему самолету нечто -
удивительно мягкое, волнистое и трогательное; это нечто, совпадающее с
нулевым делением артиллерийской шкалы в окуляре французского бинокля из-под
Вердена, этот феномен, напоминающий треугольник, быстро исчезает в складках
красного платьица, опадающего на бедра и колени Эльки, как только шасси
огромного "Ила" касается бетонной полосы в десяти или пятнадцати метрах за
ними. И на этом, собственно, все заканчивается, оба вскакивают и мчатся к
ограде, чтобы успеть скрыться от часового с винтовкой. Шимек вырывает у меня
бинокль и, приложив его к глазам, кричит: "Видишь, они все же играли в
доктора, их самолет спугнул!" Но я знал уже тогда, что это было не то, чего
хотелось бы Шимеку. Все время, пока самолет приближался, рука Вайзера
оставалась на месте, это не она задрала красное платье Эльки. Да, уже тогда
я знал, что Элька с помощью Вайзера позволяет самолетам вести странные и
возбуждающие игры. И не знаю, что меня удивило больше: то, что серебристый
"Ил-14" задирал красное платьице Эльки, или то, что между ног у нее было то
черное треугольное нечто, такое же, как у моей матери или у старшей сестры
Петра, о чем трудно не знать, когда в доме по одной ванной на этаж.
К вечеру жара немного спала, и через открытые окна квартир долетали
отголоски домашних скандалов. Возвращались последние недопившие, на обратной
дороге заглянувшие еще и в бар "Лилипут", расположенный напротив
евангелистской часовни, в которой собирались открыть новое кино.
Евангелистская община в нашем районе состояла из истинно верующих, но их