"Вильгельм фон Гумбольдт. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества" - читать интересную книгу автора

деятельно развертывает себя вовне и оставляет свой особенный след на всей
прочей внутренней и внешней деятельности. С течением времени появляются
средства для закрепления этих вначале незаметных влияний; все меньше
работа протекших столетий проходит впустую для потомков. Вот она область,
которую исследователь может изучать шаг за шагом. Но эта же область
пронизана действием новых, не поддающихся учету глубинных сил.
Материальность первой из этих двух стихий может получить такой перевес,
что начнет грозить подавлением энергии другой. Но без правильного
отграничения и оценки обеих мы не сможем отдать должное самому высокому из
того, что способна нам показать история всех времен.
Чем глубже проникаем мы в древние эпохи, тем, естественно, заметнее
сокращается масса материала, передаваемого от поколения к поколению. Зато
мы сталкиваемся тут с другим феноменом, переносящим исследователя до
известной степени в новую область. Исторически достоверные фигуры, чьи
внешние жизненные обстоятельства известны, встречаются нам все реже,
теряют отчетливость; их судьбы, даже их имена расплываются в
неопределенности, и становится неясно, только ли ими создано то, что им
приписывают, или одно имя объединяет творения многих. Личности как бы
исчезают переходя в разряд туманных образов. Таковы Орфей и Гомер в
Греции, Ману, Вьяса, Вальмики в Индии и другие громкие имена древности. Но
четкая индивидуальность стирается еще больше, если мы шагнем глубже в
предысторию. Такую отточенную речь, как гомеровская, песенные волны должны
были вынашивать уже давно, н протяжении целых эпох, от которых нам не
осталось никаких известий. Еще яснее это можно было бы пронаблюдать на
первоначальной форме языков. Язык тесно переплетен с духовным развитием
человечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального прогресса
или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры. Но есть такая
древность, в которой мы не видим на месте культуры ничего, кроме языка, и
вместо того чтобы просто сопутствовать духовному развитию, он целиком
замещает его. Конечно, язык возникает из таких глубин человеческой
природы, что в нем никогда нельзя видеть намеренное произведение, создание
народов. Ему присуще очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути
самодеятельное начало (Selbstthatigkeit), и в этом плане он вовсе не
продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание
народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба. Они пользуются
им, сами не зная, как они его построили. И все же языки, по-видимому,
всегда развиваются одновременно с расцветом народов - их носителей,
сотканы из их духовной самобытности, накладывающей на языки некоторые
ограничения. Когда мы говорим, что язык самодеятелен, самосоздан и
божественно свободен, а языки скованы и зависимы от народов, которым
принадлежат, то это не пустая игра слов. В самом деле, все частные языки
стеснены определенными рамками 1. В изначально свободном потоке речи и
пения язык складывался в меру воодушевления, свободы и мощи совокупно
действующих духовных сил. Это воодушевление должно было охватывать всех
индивидов сразу, каждый здесь нуждался в поддержке других-ведь всякое
вдохновение разгорается только в опоре на уверенность, что тебя понимают и
чувствуют. Нам приоткрываются здесь, пусть крайне туманно и мерцающе,
очертания той эпохи, когда индивиды растворены для нас в народной массе и
единственным произведением интеллектуальной творческой силы предстает
непосредственно сам язык.