"Андрей Хуснутдинов. Фамилиал" - читать интересную книгу автора

приблизительная дата их знакомства - с Катюшей, или с ее старшей сестрой,
уже было не суть важно (ведь и по сей день Сашенька не называл Катюшу по
имени, будучи не уверен в том, что это действительно ее имя, а не имя
сестры). Однако уже тогда не было мамы, и он, мало-помалу выключаясь из
повседневного распорядка забот, начинал привыкать к сокрушительному чувству
невесомости, которое, должно быть, испытывает падающий в пропасть человек.
Завещание отца не то чтобы приостановило это падение, но резко сократило
глубину пропасти. Буквально на следующий день Сашенька чуть не сгинул в
дорожно-транспортном происшествии, а неделю спустя был послан
профессиональными охальниками, нанятыми, как выяснилось впоследствии,
мстительной мачехой.
Катюшу он привык помнить с бухгалтерии треста, где, все еще теряясь,
находился по поводу одной из первых своих получек. С непривычки к плачущим
женщинам он поздоровался с ней, чем несказанно испугал девушку и вызвал гнев
присутствовавшего в поношенном ангельском облачении ее родителя. Последовал
бесшумный скандал, в результате которого родителю было предложено очистить
помещение. Потрясенный, Сашенька предложил проводить Катюшу до дому, на что
она ответила сокрушенным молчанием. То есть была не против. Пятью минутами
раньше ей отказали в заявлении на трестовскую должность (не помогло ни
отцово ходатайство, ни его священнические одежды), а неожиданное и
баснословное Сашенькино здравствуйте - по лексическому значению равнявшееся
десяти минимальным тезаурусам - в точности соответствовало тому роковому
числу баллов, коего Катюша не добрала. Неудивительно, что совпадение это
было расценено мнительным экс-ангелом как насмешка и волокитство. В тот день
Катюша впервые не ночевала дома, а на следующий с Сашенькиной подачи
устроилась на работу в другом присутствии. По старой церковной привычке отец
хотел лишить ее благословения и наследства, но, слава Богу, был для этого
уже исчерпывающе нищ. Дочь, впрочем, с тех пор он безоговорочно простил,
пытался обратить в свою новую веру и забрасывал нелегальными радиограммами.
Женщины, сознававшие свою красоту как опасность, всецело подчиненные
ей, приводили Сашеньку в замешательство, он сторонился их, словно статуй. С
одной такой женщиной он даже прожил несколько дней. Катюша была совсем
другое дело. Она почти не требовала взаимности, но всегда искренне,
по-детски, жадно радовалась ей. Своего жалованья ей определенно хватало
только на то, чтобы сводить концы с концами, но, по убеждению Сашеньки,
подпольная активность отца также оказывалась на ее иждивении. С ним это было
впервые: он не понимал до конца, что же ему нравится в Катюше, то есть того,
что видела и чего добивалась в нем сама Катюша, и он не скупился на слова...
Но когда же она вошла сейчас, он, вспомнив о невесте, не знал, что
делать, и в ужасе не приветствовал ее.
Катюша обиделась, хотя и не подала виду и спортивно улыбалась после
мороза. Они сели в кухне, Катюша на его месте, Сашенька на замусоренном Мш,
и пили чай с сыром. Потом Сашенька все-таки хотел рассказать о фамильянсе,
но вместо этого стал зачем-то плохо говорить об Мш. И как и сам Мш,
возбуждаясь, сполз на чеченов и КГБ. Юбилейную кавказскую кампанию вслед за
СМИ и Мш он именовал "ермоловской", столь же яростно и туманно
аргументировал ее и даже похоже выставлял подбородок, если ему пытались
возражать. В такие минуты, как правило, кончалось спиртное и спор помалу
заходил в тупик. Однако сейчас в стаканах был разлит липовый чай и Сашенька
на всех парах летел к той опасной черте, за которой инертная дробь морзянки