"Андрей Хуснутдинов. Фамилиал" - читать интересную книгу автора

времени: что язык у нее был известного рода, что рос он напрямую из мозжечка
и что, открывая рот, она могла не только довести кого угодно до белого
каления, до длинных судорог, но и воочию демонстрировать свой мозг. Не
жаловали и жениха. "Кобель" - это самое безобидное, что довелось услышать
Сашеньке про приятеля за все время прелюдии. Затем, когда запыхавшийся и
расхристанный, войдя и буйно, без разбору, в две руки потрясая пясти
приглашенных и приблудившихся, имярек принялся разъяснять причины своей
задержки и отсутствия невесты, а позже внесли и привалили к стене и ее
самое, присутствующие морщась, в степенном бешенстве расходились по холодным
местам. Прибывшему глосс-наряду, после того как он засвидетельствовал голую
смерть, пришлось, как и прочим, ждать реакции гос-тамады. Та, наглухо
захлопнутая в форменный, обильно льющий бликами беж, шла пятнами от
нерешительности. Отпущенное для поздравительной речи время истекало, местная
РЛС с секунды на секунду должна была переключиться на соседнее торжество,
лингвосчетчики приглашенных, настроенные на максимальную чувствительность
приема, начинали угрожающе потрескивать от напряжения. В заключение этой
короткой и оглушительной репризы мадам сделала то, чего никто не ожидал от
нее - зачитала поздравительную речь. Это было нечто по-настоящему стоящее за
вечер. Потому что мадам могла бы (и должна была) предъявить наряду убийцу,
за умерщвлением которого все присутствующие, за исключением иммунитетного
попа, подверглись бы безоговорочному обессловливанью в качестве свидетелей.
И даже Сашенька, с его крохотным зрением интеллектуального инвалида,
Сашенька, чья природная рассеянность редко позволяла воспринимать ему
сочетания более трех человек одновременно, по общему волнению в зале смог
сполна оценить перспективы прецедента. Жених, пускай и оштрафованный на
убийственный массив морфем, был тут же прощен нарядом и поощрен off-лицами
по сетке гороно. Внес свою оговоренную лепту и неожиданно осрамившийся
батюшка. Прижимая к заду побелевший кулак, он лаконично напутствовал жениха
и вручил ему одноразовую магнитофонную запись с церковными здравицами. Затем
по нескольку слов добавили приглашенные, и тамада объявила: "Лобзания!"
(возглас "горько" ввиду возможности двоякого исчисления был временно
запрещен к употреблению на людях). Зажгли жирные свечи. Жених послал невесте
воздушный поцелуй и чему-то зааплодировал. Поднявшийся колотушечный гвалт -
вызывали официантов, уточняли карту вин, звонили, попросту перешучивались -
сгладил для большинства вынос тела, однако и тут не обошлось без ЧП. На
руках наряда молодая неожиданно пришла в себя, стала кашлять кровью, и
Сашенька видел, как, заслоненный сослуживцами, один из гвардейцев аккуратно,
по рукоять, надавил ей широким лезвием в сердце. Невеста несимметрично
вытянула ноги и обмякла. Оторопев, Сашенька после этого почти не смотрел по
сторонам. Дважды - с улюлюканьем, со свистом - медленно убывало
электричество и в худом витражном потолке становилось видно черных людей.
Официанты поэтому вооружились фонариками и чья-то дружка опалила на свечке
висок. Гремели тосты, из которых Сашеньке показался один: большая и
уверенная в чем-то дама говорила о том, каких трудов ей стоит содержание
сумасшедшего дома для животных (первого в Москве), о том, что хозяева по
старинке предпочитают усыплять своих свихнувшихся на морзянке питомцев,
нежели отдавать под неусыпную опеку психиатров, что доходы отсюда не на
должной высоте, клиентура дохлая и т.д. Впоследствии она быстро сникла,
вспомнив про какую-то неопознанную кошечку, стала промокать слезы меховым
париком и застучала не по-русски. От нее отвернулись, она взялась рывками