"Висенте Ибаньес Бласко. Должностное лицо " - читать интересную книгу автора

свет?.. Целый день он проводил дома, прятался от людей где-нибудь в уголке
садика, печальный и какой-то заброшенный после смерти сестры. "О чем ты
думаешь, Антонио?" - спрашивал я его. "Я думаю об Аните, папа". Он меня
обманывал, бедняжка. Он думал о себе, о том, как жестоко мы ошиблись,
вообразив одно время, что мы такие же люди, как другие, и считая, что мы
можем мечтать о счастье. Удар был слишком страшным - не было сил подняться;
Антонио исчез.
- И вы ничего не узнали о вашем сыне? - спросил Яньес, заинтересованный
этой мрачной историей.
- Нет, я узнал; через четыре дня его выловили у берега Барселоны. Он
выплыл, обмотанный сетями, вспухший и обезображенный... Вы легко можете
догадаться обо всем, что произошло дальше. Бедная старуха мать стала чахнуть
и потихоньку ушла из жизни, как будто дети тащили ее за собой. А я, злодей,
бесчувственный как камень остался на земле один, совершенно один. Я даже не
могу облегчить себе жизнь вином, потому что, если я напиваюсь, то приходят
они, понимаете - они, мои преследователи. Они появляются передо мной, словно
огромные вороны, и сводят меня с ума, размахивая своими черными саванами...
Тогда я готов умереть... И все же я не испытываю к ним ненависти.
Несчастные! Когда я вижу их на скамье подсудимых, я почти плачу. Это ведь
другие причинили мне зло. Если бы весь мир обратился в одного человека, если
бы у всех тех, незнакомых мне людей, которые отняли у меня близких своим
презрением и ненавистью, была одна общая шея и ее вручили бы мне, ах, как бы
я ее сдавил! С каким наслаждением я придушил бы их!..
Теперь он уже кричал во все горло, он встал и с силой двигал руками,
как будто поворачивал воображаемый рычаг. Это уже был не тот робкий,
пузатый, жалобно ноющий человек. В его глазах блистали красные искры,
похожие на брызги крови; усы его поднялись, и он стал как будто выше ростом,
словно страшный зверь, дремавший внутри него, проснувшись, сильным рывком
заставил растянуться свою оболочку.
В тюремной тишине все яснее раздавался душераздирающий напев,
доносившийся из карцера: "От-че наш... иже... еси... на небеси..." Дон
Никомедес не слышал этой молитвы. Как бешеный, он бродил по камере, сотрясая
своими шагами пол, служивший крышей его жертве. Наконец он обратил внимание
на тягучий жалобный стон.
- Как причитает этот несчастный! - пробормотал он. - И не подозревает,
что я здесь, над его головой.
Он сел, тяжело дыша, и долгое время молчал, пока наконец, измученный
мыслями и томимый жаждой выразить свой протест, не заговорил снова:
- Послушайте, сеньор, я ведь знаю, что я человек дурной и люди должны
меня презирать; но что меня возмущает, это отсутствие логики. Если то, что я
делаю, - преступление, так пусть отменят смертную казнь, а я подохну
гденибудь под забором как собака. Но если для спокойствия хороших людей
нужно убивать, то за что же меня ненавидят? Прокурор, требующий головы
преступника, без меня, своего исполнителя, - ничто; мы все колеса одной и
той же машины и, видит бог, заслуживаем одинакового наказания; потому что я
должностное лицо... и потому что у меня тридцать лет службы за плечами...

Перевод М. Абезгауз

***