"Висенте Ибаньес Бласко. Рассказы - 1 (Луна Бенаморъ, Печальная весна)" - читать интересную книгу автора

проникавшее, казалось, сквозь стны храма. To была вечерняя зоря, передъ
закрытiемъ воротъ крпости. Одтые въ желто-срые мундиры, солдаты шли въ тактъ
своихъ инструментовъ, а надъ полотняными касками размахивалъ руками атлетъ,
оглушавшiй улицу ударами по барабанной кож.
Молодые люди ждали, пока пройдетъ шумный отрядъ. И по мр того, какъ онъ
удалялся, до ихъ слуха изъ храма снова постепенно стала доходить мелодiя
небеснаго хора.
Испанецъ казался обезкураженнымъ, умоляющимъ и, недавно еще грозный и
ршительный, онъ теперь кротко просилъ:
- Луна! Лунита! To, что ты говоришь, неправда! He можетъ быть правдой!
Ты хочешь, чтобы мы разстались такъ! He слушай никого. Слдуй велнiямъ
сердца! Мы еще можемъ стать счастливыми! Вмсто того, чтобы хать съ этимъ
человкомъ, котораго ты не можешь любить, котораго ты, несомннно, не любишь,
лучше бжимъ!
- Нтъ, - отвтила она ршительно, закрывая глаза, какъ бы боясь, что,
увидя его, можетъ поколебаться. - Нтъ... Это невозможно. Твой Богъ не мой
Богъ, твой народъ не мой народъ.
Въ сосднемъ католическомъ собор, остававшемся невидимымъ, протяжно, съ
безконечной грустью, прозвучалъ колоколъ. Въ протестантской церкви двичiй
хоръ началъ новый гимнъ, словно вокругъ органа порхала стая шаловливыхъ
соловьевъ. Издали все слабе, теряясь въ покрытыхъ ночнымъ мракомъ улицахъ,
слышался громъ барабана и игривые звуки флейтъ, воспвавшихъ залихватской
цирковой мелодiей мiровое могущество Англiи.
- Твой Богъ! Твой народъ! - грустно воскликнулъ исианецъ. - Здсь, гд
существуетъ столько боговъ! Здсь, гд каждый принадлежитъ къ другому народу!
Забудь все это! Вс мы равны передъ жизнью. Существуетъ одна только истина:-
любовь.
- Тамъ - тамъ! - стоналъ колоколъ наверху католическаго собора,
оплакивая смерть дня. - Къ свту! Къ свту! - пли въ протестантской церкви
голоса двушекъ и дтей, разсиваясь въ безмолвiи сумерекъ, окутывавшихъ
площадку.
- Нтъ! - жестко проговорила Луна съ выраженiемъ, котораго Агирре раньше
не слышалъ у нея, словно говорила другая женщина. - Нтъ. Ты имешь свою
землю, свою родину. Ты можешь смяться надъ народами и врованiями, выше всего
ставя любовь. Насъ же, гд бы мы ни родились, какъ бы законъ ни равнялъ насъ
съ другими, всегда называютъ жидами и жидами мы вынуждены волей-неволей
остаться. Нашей землей, нашей родиной, нашимъ единственнымъ знаменемъ
является - религiя нашихъ предковъ.
И ты требуешь, чтобы я ее покинула и бросила своихъ. - Безумiе!
Агирре слушалъ ее изумленно.
- Луна, я не узнаю тебя! Луна, Лунита, ты стала другой! Знаешь, о комъ
я думаю сейчасъ? О твоей матери, которую не зналъ.
Онъ вспоминалъ т ночи жестокой неувренности, когда еврейка Абоабъ рвала
свои ярко-черные волосы передъ постелью изъ ковровъ и маленькихъ матрасовъ,
на которой тяжело дышала ея дочка, пытаясь обмануть ненавистнаго демона
У_э_р_к_о, пришедшаго похитить ея дитя.
- Ахъ! Луна! Я понимаю простую вру твоей матери, ея наивное легковрiе!
Любовь и отчаянье упрощаютъ нашу душу, срываютъ съ нея пышную мишуру, въ
которую мы ее рядимъ въ часы счастья и гордости, длаютъ насъ робкими и
заставляютъ благоговть передъ тайной, какъ безразсудныхъ животныхъ. Я