"Магсуд Ибрагимбеков. Кто поедет в Трускавец" - читать интересную книгу автора

стесняйся..." Не будет стишков, папочка. И не потому ведь, что ребенок
стесняется. Ребенок у тебя не по воз-расту смышленый. Он многое уже может. И
стишок дядям и тетям наизусть, даже на двух иностранных языках, прочитать, и
восемнадцать на четыре в уме помножить может, это еще не говоря о таблице
умножения, которую для своего дошкольного возраста знает удивительно хорошо.
Он такое им может сказать своим трогательным голоском, что дяди и тети в
один голос закричат, что надо этого изумительного вундеркинда, не медля ни
одной минуты, отправить в школу для особо одаренных де-тей.. Настроение у
ребенка не подходящее для данной ситуации. "от ведь в чем дело. А дядям и
тетям он как-нибудь в следую-щий раз понравится. Не за стишки. И без помощи
своего папочки. И на это у ребенка свои основания веские есть.
- Рассказывать нечего, - я постарался улыбнуться как можно
естественней, - для неспециалиста это такая скука _ разговоры об
эксперименте. Работа химика становится интерес-ной только тогда, когда
заканчивается. И то, если получается в результате что-нибудь путное.
Великий Человек смотрит на меня, не переставая благожела-тельно
улыбаться. Хотя что-то новое в выражении глаз появи-лось. Теперь это был
взгляд водителя, выехавшего круто из-за поворота и заметившего на светофоре
желтый свет, но не знаю-щего еще - предвещает он красный или зеленый, и
опытный шофер почти неощутимо надавил на тормоз.
- А как вам понравился новый порт?
- Очень понравился. По-моему, давно его надо было по-строить.
- Очень рад, что наши мнения абсолютно сошлись, - мож-но было
подумать, что он этим совпадением чрезвычайно поль-щен. - А теперь пойдем в
соседний зал, посмотрим концерт. - Он взял нас, меня и папочку, под руки и
повел к входу. - Обещали, что будет интересно.
Мы сидели в первом ряду импровизированного партера и слушали концерт,
даваемый мастерами искусств в честь созда-телей нового порта. Назывались
имена лучших рабочих, брига-диров и инженеров, и известные артисты пели и
играли в их честь, для услады их глаз и слуха. А потом и до тебя дошла
очередь, папочка, и весь зал приветствовал тебя аплодисмента-ми... Ты встал,
и раскланялся, и снова сел рядом, между мною и Великим Человеком. И я
аплодировал тебе, папочка, потому что я ведь против тебя ничего плохого в
душе не. имею, уважаю тебя и даже восхищаюсь, но уж прости ты меня за то,
что люблю во много раз меньше, чем полагалось бы хорошему сыну. Я тебе,
папочка, не судья, и судить тебя не за что. Сказал же ты как-то раз, хоть в
сердцах, но справедливо, в одну из наших считанных встреч: "Я не с тобой
развелся, а с твоей матерью, и никто не дал тебе права вмешиваться в наши
отношения". Я и не вмеши-ваюсь. Но вспоминаю, и тут уже ничего с собой
сделать не могу. Каждый раз, как с тобой встречаюсь, вспоминаю, что в нашем
доме, после того как мама во второй раз вышла замуж, появи-лось Животное и
село на то место за столом, где всегда сидел ты. Животное, сопящее,
хрюкающее, и чавкающее, и высказывающее свое не подлежащее обсуждению мнение
в течение долгих лет. А потом Животное подняло руку на человека. Я как раз в
этот момент вошел в комнату и увидел лицо мамы. Я, папочка, ко-нечно,
преувеличиваю, утверждая, что все помню. Конечно, не все - помню только,
как закричала мама, оттаскивая меня от него. И еще я никак не могу вспомнить
- выступал ли ты в тот день в телевизионной передаче "В мире прекрасного",
в которой ты выступал часто, говорил убедительно о вещах возвышенных и
полностью названию передачи соответствующих. Потом они уехали - не