"Магсуд Ибрагимбеков. Кто поедет в Трускавец" - читать интересную книгу автора

но сквозь эту толпу не пробиться. Поглядим, что дальше. Зубной. Нет уж.
Непременно в пасть полезет со всякими до-потопными железками. Без всяких
разговоров. Самая прими-тивная область медицины - стоматология. Все на
средневековом уровне. Ни в чем психология современного человека здесь не
учитывается. И в смысле бюллетеня наиболее бесперспективный кабинет.
Дальше... Хирургический. Ни одного человека... А по-чему бы мне к хирургу не
пойти? Итак, я иду к хирургу. А что это девицы мои переглядываются?
Недоверия, даже самого лег-кого, не потерплю! Профессионализм во мне
протестует. При-дется потратить еще три-четыре минуты - тыл должен быть
прочным и монолитным. Ну вот, все в порядке. Понимание с оттенком
сострадания в глазах девиц достигло нужного уровня. Мятеж подавлен без
репрессий, подавлен в самом зародыше. Иду в кабинет хирурга. Всего
двенадцать шагов по желтому начищенному паркету, мимо пальмы с листьями в
теплом свете. Мимо больных и стен, мимо каких-то дверей. Все сливается и
исчезает. Я допиваю чашку крепчайшего кофе, делаю последнюю затяжку, провожу
по лицу рукой, я готов, я готов... Я чувствую в себе это, оно пришло. Я
готов для разговора со всеми хирурга-ми мира. Доктор Барнард, найдите меня
сейчас, вы можете сде-лать мне пересадку любого сердца, оно немедленно
приживется. Хотите - легкие, хотите - почки. Белковый барьер для меня
пустой миф. Сейчас приказываю я, мое тело; мой мозг - это резиновый шарик
на моей ладони... Упругий, легкий. Удивитель-ное ощущение, когда можешь все,
когда ты над всем! Я открываю дверь, захожу в кабинет, здороваюсь. Делаю это
сдержанно, с достоинством. Он сидит за столом и что-то пишет.
- Извините, я сейчас кончу, посидите минутку. Все как надо, не
придерешься. Он пишет, у него вполне ин-теллигентное подвижное лицо, тонкие
выразительные черты, высокий лоб и усталые глаза - вполне допустим развитый
ин-теллект. Пишет. Непредвиденная пауза. Ненужная. Самое глав-ное - не
сбиться с ритма, не потерять в себе ощущения чуда. Сосредоточиться. Чем я
болен, чем же? Остановись! Никакой подготовки! Только импровизация! Он
кончил писать, смотрит на меня, потом листает карточку.
- Вы в первый раз у нас? На что же жалуетесь? На что я жалуюсь? На что
я жалуюсь? Когда же это было? Ну, конечно, прошлым летом, совсем неважно
когда, ведь на всю жизнь это останется в памяти. Ты только что вышел из дому
утром на работу, и вдруг на расстоянии полушага от тебя раз-дался звук
тупого удара об асфальт. Потом выяснилось, что он упал с четвертого этажа,
сорвался с лесов. Но в первый момент ты ужасно испугался и у тебя
заколотилось от страха сердце. Он лежал на асфальте в пыльном комбинезоне
штукатура, с закры-тыми глазами, без сознания. А ты бестолково суетился над
ним, испытывая ощущение смертельной тоски и горя, - ты думал, что он
умирает. Этот человек был в эту минуту самым родным для тебя - роднее не
бывает, роднее всех людей, которых ты когда-либо знал в жизни, потому что
это был первый человек, который умирал на твоих глазах. И в это мгновение ты
был для него и отцом, и братом, покровителем, и защитником, и истинно мудрым
вождем, скорбящим о смерти своего единомышленника. А может быть, в это
мгновение ты был только тем, что именуется Человеком в подлинном,
первозданном смысле этого слова. По-том он открыл глаза; и это ощущение
безвозвратно оставило тебя. Ты помог ему встать и, с трудом приподняв,
отнес, перетащил его в тень и сидел с ним рядом до приезда "Скорой помощи".
За это время он еще 'два раза терял сознание, а комбинезон у него был мокрый
от пота. Тебе казалось, что у него не осталось це-лой ни одной кости. Ты