"Шамиль Идиатуллин. Татарский удар " - читать интересную книгу автора

забытого сна - в том числе и ту часть головы, в которой сидят глаза и
связанные с ними нервы. Поэтому Нурыча я углядел только через пару секунд
после того, как убедился, что Гулька безмятежно дрыхнет. Сын молча сидел на
краю нашей кровати, серьезно уставившись в меня. Видимо, этот взгляд меня и
разбудил. Эмпатия, не иначе.
Увидев, что я проснулся, Нурыч заулыбался беззубым ртом. Тут я понял,
что ничего страшного, по крайней мере, не случилось, и, чтобы Нурыч сильно
не радовался, сердито зашипел:
- Ты чего приперся? Обещал ведь, что один спать будешь!
- Папа, извини. Я просто хотел сказать, что, кажется, праздник начался.
В очередной раз мимолетно восхитившись тому, насколько безупречно
вежливые формулировки выдает мой, прямо скажем, нагловатый наследник, я все
так же сердито спросил:
- Ты с ума сошел, да? Какой еще праздник? - Нурыч объяснил:
- Так салют же...
- Где салют?
- Где надо. Над Кремлем. Пойдем скорее, пока он не кончился.
Я помолчал, прикидывая варианты, потом понял, что их, в общем-то, нет.
И констатировал:
- Спать ты, пока я не посмотрю, не ляжешь... - Этот наглец тихонько
кивнул.
- Ладно, показывай свой салют, - обреченно сказал я и шикнул: - Только
маму не буди!
Нургали готов делиться со всем миром каждой своей радостью, будь то
котенок, обнаруженный за мусоропроводом, или очередной выдранный зуб.
Дележку он начинал, естественно, с ближайшей родни, причем от подключения к
процессу не была застрахована даже годовалая Галия.
Нурыч твердым шагом повел меня в зал, откуда мы в непогожие дни дважды
в год, в День Победы и в День Республики, наблюдали за прыгающими над
Кремлем разноцветными снопами салюта. Правда, до Дня Республики оставалось
почти три недели, а последний победный праздник во всё небо уже и не
вспоминался. Соответственно, никакого салюта мой маленький лунатик видеть не
мог. Скорее всего, он разбудил меня из-за фигни вроде самопальных петард,
пускаемых по поводу и без повода окрестными пироманами.
Салют был. Не совсем, правда, обычный: сквозь густые деревья ближайшей
посадки пробивалось необычно яркое марево - и я подумал, что администрация
музея-заповедника, похоже, решила усилить подсветку кремлевских стен. А
когда над деревьями полетели острые разноцветные брызги, и Нурыч закричал
восторженным шепотом: "Вон-вон, видишь?", и через секунду донесся
раскатистый гул, я понял, что это не подсветка. И не коммерческий салют, о
котором время от времени договаривались крупные казанские фирмы по случаю
своих юбилеев.
Я совсем ничего не чувствовал: стоял, как замороженный, держал
подпрыгивающего Нурыча за плечо и смотрел на феерию света, которая деятельно
разворачивалась за Казанкой, в нескольких километрах отсюда. Пучки быстрых
искр взлетали в разных точках кремлевского периметра, разом отбеливая
половину черного неба. От этого огромные тени стремительно, как
подрубленные, валились на далекие стены. И казалось, что нескольких
здоровенных кусков белой ограды уже нет. Что холм, на котором полтысячелетия
стоял Кремль, покрылся рвами и воронками. Что губернаторский дворец и