"Грег Иган. Хранители границы " - читать интересную книгу автора

цветовые полосы, а ведущий подавал ему осязательные сигналы вдобавок к его
визуальным оценкам и расчетам, позволяя ему чувствовать разницу между
периодическим натяжением волны, сводящемуся к нулю колыханию туда-сюда, и
мягкой, но настойчивой силой, означавшей, что он успешно вел ритм.
Чусэк настойчиво закричал ему: "Принимай! Два-десять!". Спектральные
участки каждого игрока перекрывались с чьими-то еще, и следовало передавать
амплитуду от человека к человеку, в то же время стараясь управлять ею у себя.
"Два-десять" - гармоника с двумя максимумами поперек поля и десятью - вдоль,
осциллирующая на 1160 мГц, заполнялась по мере того, как Чусэк закачивал в нее
нежелательную амплитуду разных низкоэнергетичных мод. Задачей Джамила теперь
было опустошить эту моду, отправив энергию во что-нибудь полезное. Моды с
четным числом максимумов поперек поля были нежелательны для гола, поскольку
имели узел - нулевую точку между максимумами - точно посередине обоих ворот.
Джамил махнул рукой в ответ и изменил траекторию. Почти десятилетие прошло
с его последней игры, но все еще помнил запутанную сеть вероятностей наизусть:
он мог одним движением осушить гармонику два-десять в три-десять, пять-два и
пять-шесть, все - "с хорошей четностью", с максимумами вдоль средней линии.
Он затопал по траве, тщательно подбирая правильный угол на глаз,
увеличивая скорость, пока не почувствовал, как разрушительные биения сменились
ровным нажимом, похожим на постоянный бриз, и вдруг он вспомнил время -
несколько веков назад, в другом городе - когда он играл с одной командой,
неделю за неделей, на протяжение сорока лет. Лица и голоса поплыли в его
голове. Хашим, девяносто восьмой ребенок Джамила, и внучка Хашима Лейла играли
вместе с ним. Но он сжег свой дом и уехал, и теперь воспоминания о той эпохе,
когда они вообще приходили, казались нежданным подарком. Запах травы, крики
игроков, его подошвы, бьющие землю - резонировали с каждым мгновением, которое
он прожил точно так же, наводя мосты между веками, сводя его жизнь воедино.
Ему никогда не удавалось вполне почувствовать это, когда он сознательно
пытался вспоминать. Только мелкие черточки, тесно сжатые мгновения, подобные
этому, прорывали горизонт его повседневных забот и открывали ему изумительные
панорамы.
Мода два-десять иссякала быстрее, чем он ожидал, зубчатый пропил в волне
вдоль средней линии исчезал на глазах. Он огляделся и увидел, как Маржит
выполняет сложный маневр Лиссажу, плавно дирижируя десятком переходов сразу.
Джамил замер на месте, наблюдая за ней, восхищаясь ее виртуозностью и
одновременно решая, что делать дальше. Было незачем соперничать с ней, когда
она так успешно завершала задачу, поставленную перед ним Чусэком.
Маржит была его противником, но они оба стремились в точности к одному и
тому же спектру. Симметрия поля приводила к тому, что любая голевая волна
подойдет обеим командам - но только одна команда первой пожнет ее плоды,
первой соберет больше половины вероятности волны в пике внутри ворот
противника. Так что поначалу команды работали вместе, и только позже, когда
волна принимала нужную форму под их соединенными усилиями, становилось видно,
какая сторона выиграет, быстро доведя волну до совершенства, а кому выгоднее
испортить первую попытку, а уж потом достроить отраженную волну.
Пенина бросила ему через плечо, пробегая мимо: "Дашь ей дочистить и
четыре-шесть тоже?". Она улыбалась, но Джамил был задет. Он стоял в
неподвижности уже десять или пятнадцать секунд. Никто не запрещал расслабиться
и оставить своему противнику всю работу, но это считалось постыдно жлобской
стратегией. И рискованной, к тому же - опасно давать противнику возможность